Срезать пучок травы Борживою, конечно, удалось, но от звука, получившегося при этом, у Зимородка разболелись зубы, у Гиацинты – голова, у Штрандена кости, у Марион – уши, у Мэгг Морриган – ноги, у самого Борживоя что-то перекрутилось в животе, у брата Дубравы защемило в груди, у Гловача замозжило везде, а Канделой никто не заинтересовался.
– Нет, пусть уж лучше «Венок из белых лилий», – сказал Гловач горестно.
Стиснув зубы, они претерпели еще сорок два куплета.
– Остановимся, – предложил брат Дубрава. – Передохнем хоть немного.
Путники замерли на месте, и тотчас воцарилась тишина. Но насладиться ею не получалось. Злополучный «Венок» продолжал звучать в ушах. Каждый стоял, прислушиваясь к собственным ощущениям. Потом брат Дубрава сказал:
– А что, если передвигаться большими прыжками? Может, нам удастся перескакивать хотя бы через строчку?
– Я вам не жаба какая-нибудь, – обиделся пан Борживой.
– Жабам хорошо, – мечтательно произнес Гловач. – У них нет музыкального слуха.
– Мы быстро устанем, – предупредил Зимородок.
– Мне доводилось читать о людях, которые рождаются только с одной ногой, – заметил Штранден. – Они только так и передвигаются – прыжками. И ничуть при этом не утомляются.
– Хорошо тому живется… – пробормотал брат Дубрава еше слышно. – У кого одна нога…
– Ну что, попробуем? – сказал Зимородок. – Начали!
Прыжки ни к чему не привели, кроме того, что все очень быстро выбились из сил. Первым, задыхаясь, повалился в траву пан Борживой. Злокозненная трава отозвалась на его падение мощным аккордом.
– Ничего не получается, – удрученно молвил Зимородок. – Давайте пойдем след в след.
До ночи они перепробовали не менее восьми способов обмануть певучий луг, но ни один не дал желаемого результата. Спать легли обессиленные, спали плохо. Стоило кому-нибудь повернуться во сне, как тотчас ужасная какофония будила остальных. К утру все были окончательно вымотаны.
Марион, отойдя в сторонку, тихонько совещалась с Людвигом.
– Понятия не имею, что это за трава, – заявил Людвиг. – В мое время этакой пакости тут не водилось.
– Ты считаешь, это как-то связано с Огнедумом? – шептала Марион.
– Любая гнусность в этих краях без Огнедума не обошлась, – сказал Людвиг. – Это мое глубочайшее убеждение.
– Что же нам делать?
– Рассуждайте логически, ваше высочество. Мы находимся на лугу. Луг – это трава. Чего боится трава?
– По-твоему, она может чего-нибудь бояться? – удивилась Марион.
Людвиг машинально пропел:
…Сплетен лилейною рукой,
Он был подарен мне тобой,
Венок,
Венок,
Венок из белых…
– Я сверну тебе шею, – зашипела Марион.
– Кх… кх… Простите, ваше высочество. Так на чем я остановился?
– На том, что трава – это луг, а луг – это трава, – напомнила Марион.
– Если трава может петь, то она, вероятно, может и еще что-нибудь.
– Что, например?
– Молчать.
– Хорошо бы…
– Или бояться, – продолжал Людвиг. – Почему бы вам не попробовать хорошенько запугать ее?
– Запугать? Но чем?
– Думайте, ваше высочество, думайте…
– Марион, где ты? – позвала Мэгг Морриган. – Мы выходим!
Марион присоединилась к остальным. И снова потянулись бесконечные «Венки». Зимородок пробовал свистеть. Над лугом раздавались голоса самых разных птиц. Зимородок мастерски передавал их трели. Но на траву это не производило ни малейшего впечатления.
– Хватит разливаться соловьем, – сказал разочарованный пан Борживой. – Ее, проклятущую, и вороной не проймешь. – Он хрипло каркнул пару раз, после чего плюнул себе под ноги. Трава ответила звонкой нотой: «Тр-рень!»
– А может, она ворон и не боится, – сказала Марион. – Она же трава. Может, она боится кротов?
– Мысль отменная, – отозвался Зимородок. – Только с чего ты взяла, что ее надо испугать?
– Потому что когда я пугаюсь, я немею, – объяснила Марион. – Вот я и подумала: если трава решит, что мы – кроты…
– Или дождевые черви, – подхватил Зимородок.
– Вот именно, – обрадовалась Марион.
– У меня вопрос, коллега, – вмешался Штранден. – Каким именно образом вы собираетесь имитировать пение дождевых червей?
Марион обиделась:
– Вы меня, наверное, за дуру считаете! Я тоже знаю, что червяки не поют и даже не кричат. Но можно там как-нибудь пошуршать…
– А знаете, мысль не лишена оснований, – сказал вдруг Зимородок. – Попробуем и в самом деле ее напугать. Что мы теряем?
– Теперь уже ничего, – согласился брат Дубрава.
– Мы червяки, мы червяки! Наши пути нелегки, нелегки! – пропел Гловач.
Они двинулись вперед, пытаясь различными криками заглушить ненавистное пение травы. Ни охотничье улюлюканье Борживоя, ни волчье завывание Зимородка, ни визг Гиацинты не произвели на траву ни малейшего впечатления. Вольфрам Кандела предложил рукоплескания, но траву это только раззадорило.
– Я предлагаю остановиться и хорошенько подумать, – сказал Штранден. – Кто ненавистен траве? Волков она явно не боится.
Пан Борживой поднатужился и молвил:
– Волков боятся всякие там овцы и коровы. А трава… – Он помолчал и с некоторым даже удивлением завершил: – А трава, выходит, боится этих самых коров!
Гловач очень похоже заблеял. И вдруг стало тихо. Трава словно бы начала прислушиваться к новым звукам.
– Получается? – громким шепотом спросила Марион.
– Еще не знаю, – прошипел в ответ Гловач. – Может, она сейчас разберется что к чему и снова примется за старое.
– Нужно создать стадо, – сказал брат Дубрава. – Ну-ка попробуем помычать.
– Я мычать не умею, – пожаловалась Марион.
– Будешь блеять. Это совсем просто. Бе-е… Бе-е… Ну, повторяй! Бе-е…
Девица Гиацинта вскинула голову и негромко, с достоинством, несколько раз очень похоже промычала.
– Великолепно! – одобрил пан Борживой.
– Просто у меня хороший музыкальный слух, – пояснила девица Гиацинта.
Стадо получилось отменное. Марион и Мэгг Морриган блеяли, Кандела самозабвенно хрюкал, прочие на все лады мычали, а Гловач залихватски кричал: «Пшла, проклятая! Куды прёсся? Вишь ты! Не озоруй, маткин-твой!..» и все в том же роде. Трава подавленно молчала.
К вечеру все осипли. У Гиацинты от долгого мычания разболелся живот. Неожиданно Зимородок прекратил оглашать окрестности нечеловеческими воплями и засипел:
