На лице феи показалась мечтательная улыбка.
– Ну, может быть, не такой уж и бессердечный… Впрочем, не о нем сейчас речь. Что мне с вами делать?
– Ах, дорогая Изола, делайте что хотите.
– Хорошо, – кивнула фея. – Именно так я и поступлю.
– Простите… Вы будете его… превращать? – осведомился Штранден. – Я бы хотел просить разрешения присутствовать при эксперименте.
– Мы все готовы помочь, если надо, – вмешалась девица Гиацинта, слегка отстраняя философа, и со значением посмотрела Изоле в глаза. – Лично я готова работать день и ночь. Я вообще очень трудоспособна.
– Понадобится роса, – сказала фея. – Будем собирать ее в кружки и фляжки. Да, я думаю, роса сохраняет память лучше всего.
– Какую память? – заинтересовался Штранден.
– Растворяясь, тело уходит в воздух, в землю, в росу… Оно не исчезает. Не расточается в общепринятом смысле этого слова. Но воздух слишком переменчив, а у земли полно своих забот. Если вы ищете того, кто покинул вас, спрашивайте росу. И может быть, в ее каплях сумеете разглядеть…
Кандела наотрез отказался участвовать в том, что он назвал «непролазной глупостью», и добавил при этом, что в существование фей верят только дураки и дети.
Всем остальным затея пришлась по душе. Даже пан Борживой нацедил полкружки, а потом как углядел в росинке неведомо как отразившееся там узкое лицо в обрамлении золотых перьев, так и плюхнулся на землю.
– Фея-то не соврала… – прошептал он подбежавшему Гловачу. – Там отражается…
– Кто? – встревожился Гловач и сунул длинный нос в панскую кружку.
Борживой ревниво отодвинул кружку в сторону.
– Ты глаз-то шустрый не запускай! Она там отражается, понял? ОНА!
– Кто? – Гловач беспокойно поглядел на своего пана.
– Жар-Птица! – выдохнул Борживой жарко.
Гловач с облегчением перевел дыхание.
– Вот оно что! Мне тоже одна девчоночка привиделась в росе… Не судьба.
Пока шла суета со сбором росы, Упрямая Фея Изола переходила от росинки к росинке, заглядывая в каждую и спрашивая о Людвиге.
Когда взошло солнце, Марион подступилась к ней.
– Как вы думаете, получится? – спросила девочка. – Кстати, если не получится, то все будет плохо.
– Попробовать не мешает, – отозвалась фея. – Выливайте росу вот сюда. – Она указала на траву перед собой.
– Лейте аккуратно, – беспокоилась Гиацинта. – Не расплескивайте по сторонам. В таком деле небрежность недопустима.
Тряпичный Людвиг сидел на руках у Изолы и время от времени бросал на Марион растерянные взгляды.
– Можно, я попрощаюсь с ним? – попросила девочка. Она поцеловала Людвига в тряпичный нос и шепнула: – Не бойся, Людвиг. Ты все равно останешься моим самым лучшим другом, если захочешь.
Гиацинта следила за ней ревниво.
– Пора начинать! – сказала дочь Кровавого Барона. – Видишь, госпожа Изола ждет.
Марион вздохнула и отошла в сторону.
Вылитая на траву роса не растеклась и не ушла в землю. Она собиралась все более и более крупными каплями, капли сливались между собой, постепенно принимая форму человеческого тела. Прозрачный силуэт у ног феи начал темнеть, наполняться красками. Медленно проступили лицо, руки… Спустя недолгое время в прозрачном коконе воды уже лежал и крепко спал молодец лет тридцати, круглолицый, черноусый, крепкого сложения, но с аристократически маленькими руками и ногами.
– Ах, Людвиг! – вздохнула фея. – Из всех кавалеров при дворе Ольгерда ты был самый веселый…
Тряпичный зверек смотрел на тело молодого человека с ужасом.
– Похож? – спросила его фея. – Ну как, я ничего не забыла?
Зверек сипло пискнул и замолчал. Его голова мертво обвисла, из глаз навсегда ушла жизнь.
Спящий молодой человек шевельнулся, жалобно застонал и попытался сесть. С него потекла вода.
– Ожил!.. – ахнула Марион.
– Послушайте, это же неприлично! – запротестовал Штранден. – Тут, в конце концов, дамы, а он совершенно голый!
– А вы все разденьтесь! – закричала фея. – Пусть все будут голые! Равенство так равенство!
– Я протестую! – крикнул Гловач, а Гиацинта захохотала и смело сорвала с себя рубашку. Затем подскочила к Гловачу и принялась теребить завязки на его штанах. Он слабо отбивался.
– Против чего ты протестуешь, музыкант? – хохоча, допытывалась дочь Кровавого Барона. – Ух, какой верткий!
– Против голого Канделы, – пробормотал Гловач. И сдался: – Пусти, я сам…
И то ли затмение на всех нашло, то ли наоборот просветление, но спустя короткое время все, кроме Канделы, совершенно голые, задыхаясь от смеха, скакали в бешеном хороводе вокруг безжизненной тряпичной игрушки.
Наконец хоровод распался. Каждый потянулся за своей одеждой. Гиацинта обнаружила свое прежнее платье с меховой оторочкой, а Людвиг, ни слова не говоря, забрал ее штаны и рубаху.
Марион подобрала игрушку, повертела ее.
– Мне будет не хватать тебя, Людвиг, – сказала она тряпичному уродцу.
Новый Людвиг, неуверенно переставляя ноги, приблизился к Марион и опустился перед ней на колени.
– Но ведь я никуда не исчез! Я здесь! Я всегда к вашим услугам, ваше высочество…
Марион судорожно вздохнула:
– Все это уже не то… – Она слегка оттолкнула его от себя. – Иди, Людвиг, познакомься с ней… Она давно ждет тебя.
Людвиг нерешительно направился к Гиацинте, а Марион затолкала тряпичную игрушку к себе в торбочку.
Все утро Людвиг провел в обществе Гиацинты, не расставаясь с ней ни на мгновение. Она учила его ходить, держа за обе руки. Людвиг то и дело оступался, и тогда Гиацинта подхватывала его в объятия, и оба негромко, радостно смеялись.
Давно уже у Марион не было такого плохого настроения. Она чувствовала себя одинокой, покинутой. Впервые за много лет Людвиг оставил ее, и она знала, что теперь он больше не вернется. Забавный тряпичный уродец был мертв. Марион даже смотреть на него не хотела.
Из мрачной задумчивости ее вывел голос Зимородка:
– Иди-ка сюда, Марион. Госпожа Изола рассказывает что-то важное. Тебе полезно будет послушать.
– А кому я теперь нужна? – проворчала Марион.
Зимородок искренне удивился:
– Вот тебе на! Как это – кому? А нам? А королю Ольгерду? Идем, хватит кукситься.
Марион нехотя пошла с ним.
На поляне вокруг феи собрались почти все. Не хватало только Людвига и Гиацинты. Изола сидела в центре. Ее платье было усеяно опавшими листьями. Гловач стоял за ее спиной, слегка изогнувшись в полупоклоне, и почтительно наигрывал на лютне. Фея, то и дело бросая на музыканта благосклонные взгляды, пела.
