По настоянию офицера, руководившего операцией, Хугебурка лично проверял каждый дробовик: осматривал, заряжал и стрелял в цель. Бесстрастный молодой подпоручик с серыми струпьями на острых, четко очерченных скулах, заученным движением вынимал из ящика ствол за стволом. Не глядя, подавал их Хугебурке, и устремлял взор в абстрактную даль. Он держался очень прямо и совершал движения только под углом, фиксируя каждое положение: согнутый локоть, наклоненная голова, выпрямленная спина.
Хугебурка рядом с ним выглядел безнадежно штатским. Бугго не без удивления обнаружила, что ее старший офицер хорошо стреляет: мишени то и дело приходилось заменять – Хугебурка бил в одно и то же место и превращал их в лохмотья, как будто хотел что-то доказать. Впрочем, ни сам он, ни подпоручик как будто совершенно не интересовались результатом стрельбы. Самым важным было то, что дробовики совершенно исправны.
Бугго смотрела то на Хугебурку, методично берущего ружье за ружьем и глядящего на мишень холодным, отстраненным взглядом, то на Тоа Гираху, который молча стоял рядом. О, на Гираху, на хозяина прекрасного мира северного Арзао, где могучими машинами выкопаны гигантские карьеры и где девчонка с растрепанной, как у ящерки, серой кожей и зелеными глазами называет диктатора запросто «Тоа», потому что прабабка этой самой девчонки запросто называла «Абелой» культового писателя Меноэса…
И центром сексуального притяжения всего этого великолепия была она, Бугго Анео: с ее искалеченным плечом и хромой ногой, с ее выступающим при улыбке клычком, с белой прядью над ехидным глазом и острым, нахальным носом. Она, Бугго Анео. Единственная в мире.
Разумеется, она была счастлива.
* * *
Хугебурка лично опечатал грузовой трюм «Ласточки» свинцовой печатью. Несколько раз перечитал все таможенные декларации, накладные, счета, опись имущества. Гираха поставил подпись, капитан «Ласточки» поставила подпись.
Прощаясь, Тоа Гираха поцеловал Бугго в губы.
* * *
«Не мой мир… – думала Бугго, пьяная, и облизывала губы. – Не мой. Впервые в жизни я вижу мир, который – не мой. До сих пор все они шли ко мне в руки. Едва приземлившись в их портах, я уже получала полное право присваивать их… Как присваивает ребенок игрушку, увиденную в витрине магазина. Она – часть его души, она – его собственность. Она застревает в его биографии, входит в воспоминания… Но невозможно присвоить вещь, которую видишь у кого-то в руках. Вот в чем тайна. Арзао – мир Абелы Меноэса и Тоа Гирахи. Тоа может поделиться им, может его показать. Но никто, даже Тоа Гираха, не в состоянии подарить его мне…»
* * *
«…Никто… Один только Абела Меноэс. Только он. Он – может. Вот почему он – культовый писатель. Он – единственный, кто способен взять целый мир и вложить его в руку девочки, которой мама не купила дорогую игрушку, выставленную в сверкающей витрине… И эта девочка – я…»
* * *
– Капитан!
Бугго проснулась, открыла глаза.
Темнота.
Но голос, разбудивший ее, был слишком хорошо ей знаком.
– Который час, Хугебурка?
– Третий.
– Ну, что там еще?
– Сигнал. Просьба о помощи. Какое-то судно поблизости терпит бедствие.
– Проклятье! – сказала Бугго, включая в каюте свет.
Хугебурка печально смотрел на нее, усталый, скучный. Бугго захотелось сказать ему что-нибудь доброе, нежное. И она сказала:
– Идите спать, господин Хугебурка. Я сама разберусь с этим сигналом.
Кутаясь в одеяло, она потянулась за одеждой и вдруг остановилась.
– Слушайте, а нельзя сделать вид, будто мы никакого сигнала не принимали?
– К сожалению, госпожа Анео, это исключено, – ответил он, глядя в сторону.
Бугго тоже знала, что все сигналы подобного рода намертво вписываются в бортовой журнал любого корабля, оказавшегося в зоне приема, так что впоследствии ни одно судно не в состоянии доказать, что оно «не слышало» призыва о помощи.
Бугго сказала:
– Ладно, встаю. – И вдруг насторожилась: – Что-то вы кислее обыкновенного… Ну, выкладывайте. Мы приняли сигнал бедствия. Теряем время, меняем курс, берем на борт пассажиров… учитывая обстоятельства – совершенно нам не нужных. Есть что-то еще?
– Да, – ответил Хугебурка. – Это «Канаха».
– Нет! – вскрикнула Бугго.
– Да, – в тон ей проговорил Хугебурка, с напором. – Она развалилась прямо в космосе. Нам сигналят со спасательного шаттла.
Бугго тяжело вздохнула.
– Все, хватит. Для трех часов утра – более, чем достаточно. Выйдите, я сейчас оденусь.
Шаттл был ясно обозначен на экране приборов слежения: жалкая загогулина в бесстрастном черном пространстве космоса. Оттуда расходились жиденькие волны – бессловесный вопль о помощи.
– Вы уже отвечали им? – спросила Бугго своего старшего офицера.
– Ждал вашего приказа, – ответил он, разглядывая экран.
– Ответьте, – велела она. – «Канаха», с ума сойти!
Хугебурка покосился на нее.
– Неужели чувствуете ответственность за эту аварию?
– В каком смысле? – взъелась Бугго. – Если я не позволила им угробить вместе со своим корытом моего механика – это еще не значит…
– Ясно, – проговорил Хугебурка. – Ладно, связываюсь с ними.
И отправил неохотное: «Канаха, вас слышим. Дрейфуйте на месте, скоро вас подберем. Сколько человек на борту?»
Ответ прилетел спустя несколько минут: «Спасибо за спасение бренных тел наших и душ! Благодарим от души! На борту – четверо. Мы страдаем от нехватки кислорода. Корабль развалился в космосе. Катастрофу пережили только четверо. Благодарим за доброту».
– Не нравится мне это многословие, – заявила Бугго, несколько раз перечитав послание с шаттла. – Сектанты они, что ли?
Хугебурке тоже не понравился слог, коим изъяснялись потерпевшие. Видя, что капитан становится все мрачнее, он поделился собственной версией:
– Да нет, просто у них много свободного времени. Они же дрейфуют.
Бугго поняла, что должна быть благодарна ему за такой ответ, и потому удержалась от язвительного замечания.
Спасательный шаттл с «Канахи» имел плачевный вид: небольшое суденышко, кое-как оборудованное самым необходимым, чумазое и ободранное. Казалось настоящим чудом, что оно до сих пор болтается в пространстве с четырьмя живыми существами на борту.
Перед тем, как начать спасательную операцию, Бугго заглянула к Изе Тагану. Тот спал, но едва лишь дверь открылась, как сразу проснулся. Бугго всей кожей ощутила его напряжение.
– Это я, – сказала капитан. – У нас чрезвычайная ситуация. Мне жаль, но поступить иначе я не могу. И совесть здесь не при чем: таково общекосмическое законодательство… Мы подбираем четверых потерпевших с «Канахи». Помнишь этот корабль?
