Громила медленно повернулся и проводил ее тоскливым взглядом.
– Вы подтверждаете, что это Анео? – спросил отца дежурный, опять жуя.
– Да, – сказал отец, не сводя глаз со своей сестры. Не то пристыдить ее хотел, не то – убедиться, что с ней все в порядке.
– А вы? – повернулся дежурный к моей няньке, и тотчас его глазки запрыгали по «бородавкам» на ее платье.
Нянька негромко, с некоторым достоинством промычала, а я подошел ближе к тете и произнес:
– Второй член семьи – я. Да, я подтверждаю, что это – Бугго Анео.
– А, – сказал дежурный, – а я-то думаю, зачем господин паренька с собой привел.
Тут внутреннее радио неожиданно захрипело на стене и, невнятно ругаясь, крикнуло:
– Заснул, что ли? Два скафандра в «Отрыжке»! Подтверди, как слышишь! Два скафандра, сильно мятые!
Дежурный подбежал к столу, надавил там невидимую кнопку и, низко наклонившись к столешнице, заорал что есть мочи:
– Я оформляю!!!
Затем отпустил кнопку и расслабленно приблизился к нам.
– Учитывая пол и обстоятельства – штраф шестьсот экю. Вот бумажная квитанция и подлинник протокола. Протокол – мне, остальное – вам.
Он сунул отцу листки. Отец взял не глядя и спросил:
– Не много ли – шестьсот? Разве вы не сообщили мне, что оформили самооборону?
– А также имело место сопротивление при задержании. Да и вообще. – Дежурный надавил на пульт, который все это время мусолил в руке, и в дальнем конце комнаты появилась вторая Бугго Анео. На ней было платье с очень пышной юбкой, скрывавшей тяжелые прочные башмаки. Это платье было густо измазано грязью и висело на Бугго клочьями. Действие развивалось в полном безмолвии. Один человек рядом с Бугго хватался за кусок стены, попавшей в поле зрения оперативной съемки. Другой лежал на земле – видна была только верхняя половина его туловища с оскаленной челюстью.
Внезапно Бугго сделала резкий, птичий скачок в сторону, взмахнула рукой и располосовала лицо стоящему у стены. Тот беззвучно взвыл – на самом деле, должно быть, орал он очень громко, потому что бесплотная Бугго сильно сморщилась, – упал и исчез.
Бугго вздернула платье и, выставив башмак, метко попала по носу лежащему. В следующий миг на нее набросились оперативники. Они смяли Бугго и погребли ее под собой. На мгновение она вынырнула вновь – изгибаясь всем телом, она висела на крепко держащих ее руках, – а затем изображение пошло крупной рябью и исчезло.
Дежурный с очевидной неохотой повернулся к нам.
– Во дает, – сказал громила за решеткой.
– Сука! – сказали шлюхи оскорбленно.
Человек, прикованный к стене, плюнул и с презрением отвернулся, а толстяк счастливо засмеялся.
Один из лежавших на скамье заметил другому:
– Так это Бугго Анео.
Бугго сказала моему отцу:
– Меня оклеветали!
А отец вынул планшетку, вбил в нее номера протокола и бумажной квитанции на штраф, затем расписался на документах и вручил их дежурному со словами:
– Убедили.
Бугго опять отошла от решетки и стала снимать свой бесформенный плащ полувоенного образца. Громила пытался ее остановить, но она силком набросила плащ ему на плечи и закутала:
– Это ведь твое.
– Ты выиграла! – возразил он. – Я честный!
– Конечно, ты честный. Но я ведь возвращаюсь домой, а ты – нет.
– Все равно, это твое, – ворчал он.
– Если бы за мной не пришли, я бы нипочем тебе не отдала, – заверила Бугго.
– У, – сказал громила. – Слушай, пусть твой малец моей позвонит.
– Теода, иди сюда, – позвала меня Бугго.
Я приблизился к клетке вплотную. Там пахло пылью, мочой и немытой плотью. Но пыль перешибала все. Громила начал рассказывать, то и дело касаясь повязки у себя на голове:
– Видишь, как вышло. Мамаша послала меня за араком…
– Вы мне лучше скажите имя и номер, по которому послать сообщение, – попросил я, вынимая свою планшетку.
– Да погоди ты, сперва выслушай, – он сердито махнул рукой. – Меня мамаша послала за араком…
– Готово! – празднично выкрикнул дежурный. – Забирайте!
Он опять прибег к кнопке на столешнице. Решетка загудела, как будто по ней прошел ток высокого напряжения, и сама собой, рывком, распахнулась маленькая дверца. Тетя Бугго, придерживая на себе распадающееся платье, нырнула туда.
– Вот ведь геккон, – вздохнул толстяк. – А меня сюда двое запихивали.
Я быстро сунул громиле планшетку.
– Вбейте номер и имя. Я все передам.
Он взял и принялся, с трудом попадая по кнопочкам, что-то писать.
Бугго вылупилась на свободу, встряхнулась всеми своими лохмотьями, точно перьями, и смешливо сощурилась на няньку:
– Ну и разжирела ты, оказывается, Тагле! – сказала она.
Нянька надвинулась на Бугго, обхватила ее за острые плечи и прижала к себе – точно намереваясь погрузить угловатое тело Бугго в свои могучие телеса.
Громила ткнул меня через решетку планшеткой в бок и поплелся на свое прежнее место, где валялись ненужные кругляши. Отец расписался на прощание в гигантском гроссбухе, я черкнул подпись вслед за ним, и мы вчетвером покинули помещение.
Теперь я сидел в машине рядом с отцом, а Бугго и нянька устроились сзади. Отец стремительно гнал прочь от следственной тюрьмы, а я тем временем вынул из кармана планшетку, чтобы выключить ее, – иначе можно случайно испортить последние данные. В окошечке тускло светилось: «Мамаша послала за араком». Никаких других сведений там не содержалось.
– Втемяшилась ему эта мамаша с араком! – сказал я.
Бугго хихикнула с заднего сиденья.
– Хороший парень, кстати. Даже не заметил, что я передергиваю в кругляши. Я его завтра сама выкуплю.
– Нет, – не оборачиваясь, сказал отец.
Бугго фальшиво просвистела какой-то куплетик.
– Ты больше шагу из дома не ступишь без надлежащей охраны, – продолжал папа.
– Шестьсот экю жалко? – осведомилась Бугго.
– Нет, – сказал отец.
– Может быть, тебе этих гадов жалко, которых я порезала? – Бугго подалась вперед, напряглась, нацелила плечо папе в спину. – Знаешь, что они сделали?
– Бугго, – сказал отец, – все будет по-моему. Закончим на этом, хорошо?
Бугго сжала губы и замолчала.
* * *
Проснувшись, я прислушался к своей комнате и понял, что оттуда исчез звук, без которого я не представлял моей жизни: нянькино сонное сопение. Было еще очень рано – судя по бледности неуверенного света в окне. Рассвет только-только надрезал горизонт за нашим садом, и солнце колебалось под лезвием, словно опасаясь поранить круглые края.
