— Проходите, вас ждут, — учтиво произнес
появившийся на пороге дворецкий. Между прочим, самый настоящий: в ливрее, с
жабо и в белых перчатках.
«Типичный английский лакей в ханском дворце, это уже
перебор, — подумал Андрей, следуя за неспешно вышагивающим по коридору
слугой. — В этом интерьере гораздо лучше смотрелся бы арапчонок в чалме
или смуглолицый турок в шароварах и при ятагане…»
— Прошу! — Лакей распахнул перед ним дверь из
палисандра с инкрустацией.
Андрей вошел. Дверь тут же закрылась, и вышколенный
дворецкий неслышно удалился, мягко ступая по мрамору резиновыми подошвами
начищенных штиблет.
Хан сидел на диване и курил, но не кальян, как ожидалось, а
трубку. За те годы, что Андрей его не видел, старый отцовский кореш нисколько
не изменился, разве что стал тоньше, прозрачнее, будто высох, как вобла,
вялившаяся на солнце, а так все тот же: седой, морщинистый, крючконосый,
очень-очень старый человек с молодыми глазами.
— Здравствуй, дядя Арам, — сердечно поздоровался с
ним Андрей.
— Здравствуй, дорогой. — Хан легко поднялся (его
внешняя немощность была обманчивой), обнял гостя, жестом пригласил
сесть. — Я очень рад тебя видеть… — Он быстрым, очень внимательным
взором окинул Андрея. — Ты изменился…
— Стал старше, — улыбнулся тот.
— Возмужал. Стал солиднее — вон виски уже седые… Только
пузо никак не нарастишь, все худой, словно мальчишка!
— Я как ты, дядя Арам, из породы гончих…
— А помнишь, что я говорил! — Хан совсем по-детски
улыбнулся, затем указал на низкий столик красного дерева, уставленный
тарелками, бутылками, стаканами. — Наливай сам, угощайся. Не будем Чарльза
звать — ну его… Я его постную рожу по утрам видеть не могу!
— Чарльз — это твой дворецкий?
— Он, собака…
— Он что, англичанин?
— Самый настоящий. Я его из Лондона привез — он в их
школе дворецких был самым лучшим учеником.
— И он поехал сюда?
— Сначала не хотел, но когда я ему пять тысяч фунтов в
месяц предложил, сразу вещи собрал — деньги все любят! А вот сейчас думаю, на
фиг он мне сдался, этот англицкий дворецкий?
— Отошли обратно.
— Нет, пусть будет. Он меня иногда смешит, особенно
когда пьяным начинает по-армянски песни петь! Он хоть и англичанин, а халяву
любит, словно какой-нибудь русский… У меня часто бывают гости, мы пьем, кушаем,
естественно, после этих застолий в фужерах остается вино, коньяк, все самое
лучшее, самое дорогое — вот он и допивает втихаря. Налижется и давай песни
завывать! А утром как ни в чем не бывало с надменной мордой по дому ходит,
думает, никто не слышал его концертов… — Хан оторвал от грозди «изабеллы»
виноградину, отправил ее в рот, раздавил зубами, зажмурился от
удовольствия. — А ты почему не кушаешь? Ешь, такого винограда в вашей
Франции нет…
— В нашей точно нет — мы живем в Альпах, среди снегов…
— Как отец?
— Хорошо.
— Не женился?
— Нет.
— А ты?
— И я…
— Вы, Караяны, такие, как и я… Однолюбы. Я вот до сих
пор свою Машеньку люблю, хотя умерла она десять лет назад…
Он тяжко вздохнул, хотел еще что-то добавить, но тут
раздался стук в дверь, а через положенные по этикету пять секунд в комнату
вплыл Чарльз.
— К вам господин Лютый, — сказал он на хорошем
армянском, а слово «Лютый» произнес с запинкой и по-русски. — Впустить?
— Я тебе сколько раз говорил, что его зовут господин
Мартирасян…
— Слишком сложная фамилия. Я не могу ее
выговорить. — Чарльз чуть склонил голову, как бы извиняясь. — Так
что, впустить?
— Естественно!
— Прошу, — бросил тот через плечо.
Тут же в комнату ввалился коренастый человек с коричневой
лысиной, пышными смоляными усами, короткой красной шеей, косматой грудью,
кривыми мускулистыми ногами и маленькими, как у девушки, ступнями. С первого
взгляда он казался добродушным, даже комичным, но стоило заглянуть в его
ледяные прищуренные глаза, как становилось ясно — этот человек оправдывает свое
прозвище. Лютый — именно то погоняло, которого он заслуживает…
— Здравствуй, Альберт, — поздоровался с ним Хан.
Приветствовал он гостя не так радушно, как Андрея, но все же милостиво. —
Познакомься с моим племянником Андреем.
— Это сын Барса? — спросил Лютый, прощупав Андрея
взглядом.
— Да. Сын Карэна Караяна. Моего названого брата. —
Хан указал Лютому на кресло, стоявшее по другую сторону столика. — У
Андрея проблема, а я дал его отцу обещание, что помогу ее решить… С твоей помощью,
надеюсь…
— Что нужно? — по-деловому осведомился Лютый.
— Два дня назад мою бывшую жену убили, — так же
лаконично ответил Андрей. — Я хочу знать — кто.
— Которая из двух была твоей? Еврейка или русская?
Андрей подивился осведомленности Лютого. Одно дело знать,
что случилось в твоем городе, а другое — в соседней республике (или
государстве?).
— Еврейка… — он замялся. — По паспорту.
Вообще-то она цыганка.
— Ее смертью уже интересуются…
— Это по моей просьбе. — Андрей повернулся к Хану,
чтобы объяснить. — Я думал, мы справимся собственными силами — у Гургена
хорошие связи, но, похоже, без вашей помощи не обойтись… Замешаны серьезные
люди…
— Насколько серьезные? — напрягся Лютый. — Мы
не собираемся развязывать войну из-за одной убитой девки…
— Полегче, Альберт, — прикрикнул на него
Хан. — Не забывай, с кем разговариваешь!
— Да это вообще не на нашей территории произошло,
какого черта?!
— Я дал обещание своему брату, — ледяным тоном
заявил Хан. — Ты хочешь, чтобы я его нарушил?
Лютый тут же опустил газа, замотал головой и спешно затолкал
в рот абрикос. Когда фрукт был проглочен, а косточка выплюнута, он спросил у
Андрея:
— Что конкретно ты хочешь? Получить людей, оружие,
транспорт?
— В данный момент я хочу лишь заручиться вашей
поддержкой. Потом, быть может, мне понадобится и транспорт, и оружие… — Он
пожал плечами. — Пока я располагаю очень скудной информацией — это главная
проблема, с которой, как я понимаю, вы помочь не можете…
— Прошло только два дня, — буркнул Лютый. —
Информация будет — подожди немного…
— Ждать не могу — виза скоро закончится. Мне необходимо
раскрутить это дело в наикратчайший срок.
Лютый искоса глянул на Хана, и когда тот согласно кивнул, он
вытащил из кармана смешных цветастых шорт мобильный телефон, набрал номер и,
отойдя в дальний угол комнаты, завел разговор. Спустя минуту он вернулся к
своему креслу.
