— Мы с ним немного повздорили.
— Это меня не удивляет. Временами он превращается в ценагопа, но он не всегда такой.
— Вам нравятся словечки Ипполита, граф? — спросил Данглар.
— Называйте меня Вальрэ, так будет удобнее для нас всех. Я знаю Иппо с колыбели. И я считаю, что это меткое словечко.
— С какого возраста он начал переворачивать слова?
— С тринадцати лет. Он необыкновенный человек. Впрочем, о его сестре и братьях можно сказать то же самое. Лина вся светится каким-то внутренним светом.
— Это не укрылось от внимания комиссара, — сказал Данглар, которого великолепный замок, а затем превосходный кальвадос привели в блаженно-умиротворенное состояние.
— А вы этого не заметили? — удивился Вальрэ.
— Заметил, — признался Данглар.
— Ладно. Как вам кальвадос?
— Потрясающий.
Граф обмакнул в свой бокал кусок сахара и без всяких церемоний начал его сосать. Адамбергу стало не по себе: ему вдруг показалось, что на него со всех сторон сыплются куски сахара.
— Мы с Лео всегда пили этот кальвадос вдвоем. Вам следует знать, что я когда-то был страстно влюблен в эту женщину. Я женился на ней, но моя семья, в которой, поверьте, очень много ценагопов, взяла надо мной верх. Я был молод, слаб, я уступил, и через два года мы развелись. Это покажется вам странным, — продолжал он, — и мало чем мне поможет, но если Лео выживет после того, как на нее напал подлый убийца, я женюсь на ней снова. Я так решил, и, если она не будет против, мы вступим в брак. И тут мне нужна ваша помощь, комиссар.
— Чтобы поймать преступника.
— Нет, чтобы вернуть Лео к жизни. Не думайте, что у меня внезапный приступ старческого слабоумия. Я мечтаю об этом уже год. Я надеялся, что пасынок сумеет меня понять, пытался повлиять на него, но все было напрасно. Придется обойтись без его согласия.
Граф не без труда встал, опираясь на трость, подошел к громадному каменному камину и бросил туда два здоровенных полена. У старика еще хватало сил, по крайней мере, для того, чтобы решиться на этот неслыханный брак между двумя людьми, которым пошел девятый десяток и которые впервые поженились более шестидесяти лет назад.
— Вы не находите такой брак скандальным? — сказал он, возвращаясь за стол.
— Ни капельки, — ответил Адамберг. — Я с удовольствием приду на вашу свадьбу, если вы меня пригласите.
— Вы там будете, комиссар, если сумеете вернуть ее к жизни. За час до того, как Лео убили, она мне звонила. Она была в восторге от вечера, который провела с вами, а я ее мнению доверяю. Сама судьба привела вас к ней, если вы простите мне такое суеверие. Мы тут все, знаете ли, фаталисты, поскольку живем у Бонвальской дороги. Ведь это вам, вам одному удалось сделать так, чтобы она заговорила.
— Она сказала только три слова.
— Я знаю какие. Сколько времени вы просидели около нее?
— Часа два, по-моему.
— Два часа говорили с ней, причесывали ее, гладили ей щеки. Я это знаю. И прошу вас быть возле нее десять часов в день, пятнадцать, если потребуется. Пока вы не добьетесь ее возвращения. Вы сможете, комиссар Адамберг.
Граф умолк и медленно обвел взглядом стены.
— И если все получится, я подарю вам это, — сказал он, небрежно ткнув тростью в сторону небольшой картины, висевшей у двери. — Она просто создана для вас.
Данглар вскочил с места и впился глазами в картину. Горделивый всадник, красующийся на фоне гор.
— Подойдите ближе, майор Данглар, — сказал Вальрэ. — Вам знакомы эти места, Адамберг?
— По-моему, это пик Гург-Блан.
— Совершенно верно. Он не так далеко от вашей родины, если не ошибаюсь?
— Вы хорошо осведомлены.
— Разумеется. Когда мне нужна информация, я, как правило, ее получаю. Это остаток, и, надо сказать, весьма ценный, моих аристократических привилегий. В частности, мне известно, что вы враждебно настроены к группе Клермон-Брассер.
— Это не так, граф. Никто не настроен враждебно к Клермонам. Ни я, ни кто-либо другой.
— Конец шестнадцатого века, правильно? — спросил Данглар, наклонившись к картине. — Школа Франсуа Клуэ? — добавил он уже не так уверенно.
— Да, или, как хотелось бы верить, сам Клуэ, на время забывший о своих обязанностях придворного портретиста. Но у нас нет документальных данных о том, что он побывал в Пиренеях. Правда, в тысяча пятьсот семидесятом году он написал портрет Жанны д’Альбре, королевы Наваррской, и для этого, возможно, ездил в По.
Потрясенный Данглар молча вернулся за стол и сел на свое место, перед пустым бокалом. Картина была редкостью, она стоила целое состояние, а Адамберг, казалось, этого не сознавал.
— Налейте себе сами, майор. Мне не очень-то легко двигаться. Заодно налейте и мне. Нечасто в мой дом входит такая светлая надежда.
Адамберг не смотрел ни на картину, ни на Данглара, ни на графа. Он думал о слове «машина», которое вдруг выплыло из окружавшей его непроницаемой тьмы и натолкнулось на доктора Мерлана, затем на молодого человека с глиняными костями и, наконец, на пальцы Мартена, намазывающие мазью предплечья брата.
— Не могу, — сказал он. — У меня нет таких способностей.
— Есть, — возразил граф, постукивая тростью по натертому паркету: он заметил, что взгляд Адамберга, с самого начала показавшийся ему рассеянным, теперь и вовсе устремлен неизвестно куда.
— Не могу, — повторил Адамберг голосом, словно доносившимся издалека. — Мне надо вести расследование.
— Я поговорю с вашим начальством. Вы не должны бросать Лео.
— И не собираюсь.
— Тогда как же?
— Я сам не могу, но кто-то другой может. Лео жива, Лео в сознании, просто у нее внутри очень многое разладилось. Я знаю человека, который исправляет такие неполадки, не имеющие точного названия.
— Это шарлатан? — спросил граф, нахмурив седые брови.
— Это ученый. Но в своей научной практике он проявляет сверхчеловеческие способности. Он восстанавливает разомкнутый контур, снабжает мозг кислородом, заставляет работать омертвевшие легкие. Он знает все о том, как функционирует человеческая машина. Он мастер своего дела. Это наш последний шанс, граф.
— Для вас — Вальрэ.
— Это наш последний шанс, Вальрэ. Он приведет ее в порядок. Если это вообще возможно.
— Как он лечит? Лекарствами?
— Нет. Руками.
— Что-то вроде магнетизера?
— Нет. Он заменяет неисправные предохранители, высвобождает защемленные органы, нажимает на рычаги, прочищает фильтры — в общем, запускает мотор.
[6]
