— С коммандером Джеллико.
Очередной удар, выбивший воздух из ее легких.
— Коммандер Джеллико?
— Не скромничай, Антигона. Это тебе не идет. Да, коммандер Джеллико. Я не глупа, и у меня есть глаза. Я видела его в Даун-парке. И видела, как он на тебя смотрел, когда думал, что никто этого не замечает. И видела, как ты на него смотришь. Я не дура.
Антигона ничего не сказала. Что-нибудь еще, и она разлетится на тысячу хрупких осколков сожаления.
Но мать была не глупее других, когда ей вставали поперек дороги. Она долго смотрела на Антигону, прежде чем прийти к полному осознанию.
— О Господи! Ты легла с ним.
Это обвинение спрессовалось в отвратительный ком.
Антигона на миг прикрыла глаза, закрываясь от ненависти и ярости матери, закрывая свой ум перед отвратительным недоверием на ее лице.
Звук удара жутким эхом отскочил от низкого потолка маленькой комнаты. Антигона как-то сумела не вздрогнуть, хотя боль рикошетом отдавалась в голове от шеи до висков. Она не шелохнулась, хотя лицо жгло, щека болела, грудь сдавило так, что трудно было дышать. Но что-то глубоко внутри, последние остатки любви и привязанности к матери погибли безвозвратно.
И это правильно. Ей необходимо понять, что мать зашла слишком далеко на тропе собственного выбора, понять, что поворота назад быть не может. Что выбор целиком и полностью принадлежит ей.
— Не трогай меня, — спокойно сказала Антигона сквозь жгучую боль. — Больше никогда ко мне не прикасайся.
Глава 20
— Глупая девчонка! — Не обращая на Антигону внимания, мать продолжала кипеть гневом. — И что тебе это дало? Коммандер Джеллико сделал тебе предложение? Он предложил тебе дом? Что с тобой станет, если лорд Олдридж узнает о нем? Когда он узнает, что ты не девственница? Как ты могла так сглупить? Не думай, что я приму тебя назад в свой дом после такого поведения.
Ярость и презрение матери уже не могли удивить Антигону, но все еще обжигали, как тлеющие угли — кожу.
— Ты думаешь, что если мне некуда будет деться, то я буду вынуждена выбрать лорда Олдриджа? Ты думаешь сделать его самой приемлемой кандидатурой? Это не сработает, мама. Ты не знаешь, каков он. Он чудовище самого низкого сорта, он охотится на детей. Ты не можешь желать, чтобы я жила с таким человеком.
— Почему нет? Ты больше не ребенок, хотя я изрядно потрудилась, чтобы убедить его в обратном.
Антигона думала, что больше не способна испытать еще какое-нибудь потрясение или различить еще какую-нибудь степень страха. Но она ошиблась. По ее коже колючими шипами заскребла тревога. Не может быть, чтобы мать действительно имела в виду то, что только что сказала.
— Ты не понимаешь, мама. Лорд Олдридж приехал в Лондон на поиски юных проституток мужского пола, детей, у которых нет другого выбора, кроме как пойти с ним. Или он находит мальчишек среди своих работников, которые рискуют своим местом и средствами к существованию, если не подчинятся ему.
— Все я понимаю. И всегда понимала. Я не дура, Антигона, хоть и не математик. Не трудно было сообразить, что интересует лорда Олдриджа, когда он много лет назад впервые сделал тебе предложение. И разговоры я слышала.
— Много лет? Как давно ты… — Не может быть, что Господь так жесток. Он не мог сделать ситуацию хуже. — Папа в этом участвовал? Он…
— Лорд Олдридж первый раз сделал предложение, когда тебе было двенадцать. Ты была высокая для своего возраста, длинная, тощая, похожая на мальчишку, но он хотел тебя. Он годами был одержим тобой, глупец.
У Антигоны было такое чувство, будто ей снова дали пощечину. В ушах звенело от слов, внутри все горело от позора. Но ум по-прежнему непреклонно стоял на своем. Это произошло годы назад. До папиной смерти. В голове громоздились ужасные мысли.
— Ты знала о слухах и все-таки обручила меня с ним?
— Как ты думаешь, что случилось бы, если бы я отдала ему тебя в двенадцать? Или даже в семнадцать, когда он снова сделал предложение? И он предлагал нам деньги, в твои двенадцать больше, чем в семнадцать, но достаточно, чтобы довольно долго жить в комфорте, не испытывая недостатка в мясе, угле и одежде. Но в твои двенадцать он использовал бы тебя и бросил, скандал погубил бы нас всех.
— А стыд явно не погубит.
Жгучие слова матери разъедали, как щелок, выжигая в душе горькую пустоту там, где раньше была мама. Губили все. Все воспоминания о последних годах.
— Папа знал об этом?
Мать пренебрежительно махнула рукой.
— Твой драгоценный папа не трудился думать о деньгах, еде, угле. Но кто-то должен был смотреть вперед и думать о будущем, особенно после его смерти, и это была я.
Антигона была так потрясена тем, что рассказывала ей мать, что ее просто трясло. Она не могла остановить дрожь, которая зародилась глубоко внутри и сотрясала ее так, что Антигоне пришлось обхватить себя руками. Но Антигона знала, что ей надо понять все до конца. Каждую мерзкую деталь этой мерзкой правды.
— Тебе должно льстить, что он не отказался. Что ждал столько лет. Твой отец не знал об этом ни в твои двенадцать, ни в семнадцать, когда лорд Олдридж снова сделал тебе предложение. Но когда твой отец умер, его милость вернулся к своему предложению. И мы не могли позволить себе упустить это. Деньги и возможность…
— Я не желаю этого слушать. — Антигона отвернулась. — Я не хочу слушать, как ты пытаешься оправдать то, что пожертвовала мной ради своей никчемной жадности.
— Никчемной? Неблагодарная девчонка! Ты дальше своего эгоистичного, зарытого в книгах носа ничего не видишь. — Мать теперь, не стыдясь, кричала в полный голос, гордая своими достижениями. — Я оберегала тебя. Я была умнее. Сначала я сказала, что ты еще слишком мала, хотя знала, что именно влечет его в тебе. Юность, угловатость, отсутствие форм.
Антигона жалела, что не может заткнуть уши, замкнуть ум от этого бесконечного перечня ужасов.
— Это не защита. Это… — У нее не было слов, чтобы выразить клубящееся в ней отвращение, потерю, горе, предательство. — Это чудовищно.
— Ты бы предпочла, чтобы я отдала ему тебя в двенадцать? — отмахнулась мать.
— Нет. — У Антигоны не было другого ответа. Никакая логика не пробила бы стену самообмана, которую возвела мать, защищаясь от чувства вины. — Нет.
Но ее мать не только выстроила стену, делая это, она утратила всякое чувство приличия. Вместо того, чтобы нести груз вины, она торжествовала триумф.
— В последние месяцы это была трудная игра. Мне пришлось использовать тебя, пока ты не переросла свою привлекательность и полезность для него. Скоро ты будешь слишком стара на его вкус, и он может обратить внимание на какую-нибудь другую девочку. Так что я сказала «да», потому что знала, что придется переждать траур. Но это даст нам время. Тебе только и нужно было делать, что сидеть тихо и не нарушать мой план. Но ты не могла справиться даже с этим. — К ней вернулось презрение. — Я трудилась, планировала, объясняла тебе все снова и снова, а ты все-таки сумела все погубить. Почему? Ради никчемного второго сына, ради коммандера Джеллико, который ничего тебе не предложил. Почему ты не можешь быть счастлива тем, что у тебя есть?
