Конечно, Уилл помнил его. Крейг являлся ему в снах, когда он лежал в коме: потливый парнишка, который на несколько часов разбудил в одиннадцатилетнем Уилле чувство, которому он не мог дать названия. Конечно, это было желание. Но то, что какое-то время казалось привлекательным в Крейге-мальчишке, — его ухмылка, потливость, избыточный вес, — теперь утратило обаяние. Он пробормотал неразборчивое приветствие.
— Крейг выполняет в деревне разовые работы, — сообщила Адель. — Водопроводные, кровельные. У него свой маленький бизнес, верно я говорю?
Крейг опять пробормотал что-то. Странно было видеть, как этот взрослый мужчина (на целый фут выше Адели) переминается с ноги на ногу и краснеет, пока матушка перечисляет его достижения. Наконец он проворчал «Ну, ты закончила?» — и вернулся к своей работе.
— Тебе надо поесть, — сказала Адель Уиллу. — Я приготовлю яичницу с беконом, может, еще почки и кровяную колбасу?
— Нет, спасибо. Ничего не надо. Я только выпью чаю.
— Дай-ка я тебе приготовлю хотя бы пару тостов. Надо ведь что-то поесть. — Уилл знал следующий вопрос. — У тебя разве нет подружки, чтобы тебе готовила?
— Обхожусь сам.
— Мэри, жена Крейга, отлично готовит, правду я говорю, Крейг? — Ворчание вместо ответа. — А ты никогда не думал жениться? Видать, при твоей работе трудно вести нормальную жизнь.
Она продолжала болтать, заваривая чай. Сказала, что сегодня утром уже звонила в больницу: Хьюго прекрасно провел ночь, это была лучшая ночь после несчастья.
— Я подумала, вечером мы могли бы его навестить.
— Я не против.
— А что ты собираешься сегодня делать?
— Пройдусь до деревни.
— Познакомишься заново, — сказала Адель.
— Что-то вроде этого.
2
Выйдя из дома около десяти, Уилл пребывал в тихой панике. Он, конечно, знал пункт назначения: здание Суда. Если только его догадка не ошибочна, он найдет там Джекоба и Розу, они, удобно устроившись, уже ждут его. Эта перспектива вызвала в Уилле противоречивые чувства. Неизбежную тревогу, даже страх. Стип жестоко избил Хьюго и вполне способен сделать то же самое — а то и что похуже — с ним самим. Но эти опасения перевешивали предвкушение и любопытство. Каково это — снова увидеть Стипа по прошествии стольких лет? Быть рядом с ним мужчиной, а не мальчиком, посмотреть ему в глаза?
За годы странствий у Уилла было несколько встреч, по которым он мог представить, как это будет: он встречался с мужчинами и женщинами, имеющими такую же власть, какой наделены Джекоб и Роза. Жрица из Эфиопии, чья речь, невзирая на множество религиозных символов, висевших у нее шее (христианских и не только), напоминала поэтический поток сознания, и это наводило на мысль, что она черпает вдохновение из источника, установить который непросто. Шаман из Сан-Лазана (Уилл наблюдал, как он раскачивается и поет перед алтарем, заваленным маргаритками) угостил его священными грибами — теонанакатлами, или божественной плотью, чтобы его путешествие закончилось благополучно. Оба были личности незаурядные, и Уилл вполне мог представить, что их уста изрекают такие же мрачные мудрости, какие он мог услышать от Стипа.
День был спокойный и прохладный, тучи полностью закрыли небо. Уилл неторопливо дошел до развилки — когда-то с этой точки ему было видно здание Суда. Но не теперь. Деревья, которые тридцать лет назад торчали хилыми прутиками, теперь стали разлапистыми и закрывали перспективу. Он остановился, только чтобы прикурить еще одну сигарету, и двинулся дальше. Позади была, наверное, уже половина пути, когда Уилл начал подозревать, что допущение, сделанное им на развилке, было ошибочным. Хотя деревья в самом деле стали большими и живая изгородь подросла, но теперь-то он точно должен видеть крышу Суда. Уилл пошел дальше, и по мере приближения к концу пути подозрения переросли в уверенность. Здание Суда снесли.
Не было нужды перебираться через живую изгородь, чтобы оказаться в поле, над которым раньше возвышался этот дом. Теперь тут были ворота, через которые, как решил Уилл, вывозили строительный мусор. Но луг пахать не стали, и он зарос сорняками. Уилл перелез через ворота (их, по-видимому, не открывали много лет) и пошел по высокой траве, пока не оказался у остатков фундамента. Между камней пробивались трава и полевые цветы, но Уилл смог понять планировку здания, пройдя по этому остову. Вот тут был коридор, который вел в зал заседаний. Здесь он нашел заблудившуюся овцу. В этом месте стояло судейское кресло, а вот тут — да-да, именно тут — Джекоб поставил стол…
«Живя или умирая…
…помоги ему, Господь; помоги, Господь, им обоим…
..мы питаем огонь».
Как давно это было. Но все же он стоял там, где уже был когда-то, и словно опять стал мальчишкой. Блеклый воздух вокруг сгущался, будто горение огня подпитывалось мотыльками. Слезы навернулись Уиллу на глаза, слезы раскаяния за содеянное, жалости к себе — ведь в своем сердце он так и не искупил грехи. Трава и камни под ногами исчезли. Уилл знал, что если разрыдается, то не сможет держать себя в руках.
— Не делай этого, — сказал он, отирая слезы с глаз.
Сегодня он не имеет права идти на поводу у скорби. Завтра — может быть: когда он встретится со Стипом и разыграет свою мрачную игру, то позволит себе расслабиться. Но не теперь, в открытом поле, где его слабость легко заметить.
Он поднял голову, обвел взглядом холмы и живую изгородь. Может быть, он уже опоздал. Возможно, Стип наблюдает за ним, как крылатый хищник, оценивающий, насколько серьезно ранен зверь, и ждет (сколько раз точно так же приходилось ждать самому Уиллу) момента истины, когда объект наблюдения зальется слезами отчаяния и покажет свое истинное лицо. В поисках названия для второй книги Уилл составил список слов, имеющих отношение к смерти, и изучал их целый месяц, а то и больше, мысленно переставляя так и сяк, пока не выучил наизусть. И вот теперь они сами собой пришли на ум.
«Конь бледный и пляска смерти», «Мертвец и кляча», «Глиняное ложе», «Последний приют», «Дом в конце пути»…
Последнее было главным претендентом на название: оно описывало могилу, в которой вот-вот должны были оказаться герои его фотографий, как место неминуемого возвращения. Думать об этом сейчас, когда он стоял в миле от отцовского дома, было тяжело. У Уилла возникло чувство обреченности.
«Хватит цепляться за отчаяние», — сказал он себе.
Нужно было уходить отсюда. И быстро. Он перемахнул через ворота и, не оглядываясь, двинулся по дороге решительной походкой человека, у которого больше нет дел там, откуда он ушел. Сигареты кончились, и он направился в деревню — купить пачку. Уилл с радостью увидел, что на улицах полно народа. Ему было приятно попадаться на глаза людям, занятым обычными делами: они покупали овощи, трепали языком, покрикивали на детей. В газетном киоске он услышал ленивый разговор о Празднике урожая. Женщина за прилавком (явно дочь миссис Моррис, которой во времена юности Уилла принадлежал киоск) говорила, что она не против того, чтобы людей завлекали в церковь всякими трюками, но когда службу превращают в развлечение, тут она категорически возражает.
