Самое уютное место было напротив умывальников. Если сесть на широкий подоконник, спиной к простенку, можно участвовать в разговоре и одновременно видеть в окно весь школьный двор, да еще и через дверь в туалет наблюдать за теми, кто входит.
Место на подоконнике было свободно, и Рома немедленно забрался на него, потрогав пальцем островок с отлетевшей плиткой. Пятно засохшего бетона напоминало карту России.
– Ты заметил? – спросил он подошедшего Юрика.
– Что заметил?
– Посмотри на наших, – сказал Рома.
Юрик оглянулся. Иоффе, поставив ногу на унитаз, внимательно читал книгу философа Шопенгауэра. Он всегда бежал впереди школьной программы. (Иоффе, не Шопенгауэр.) Сенин сжимал и разжимал кистевой эспандер, а Рогов спокойно ел коржик с маком. Ничто не могло испортить ему аппетит.
– Ничего не замечаешь? – спросил Рома Юрика.
– Нет.
– Все наши теперь рюкзаки и сумки в классе не оставляют. С собой носят. И мы с тобой тоже, между прочим.
Юрик посмотрел на сумку, которая висела у него на плече.
– Да ну его, – сказал он, морщась, – еще пропадет чего-нибудь. У меня там телефон. Ты вон тоже рюкзак с собой взял. Испугался?
– А я ничего и не говорю. Я тоже боюсь, что могут украсть.
Роме не нравилось бояться. Он захотел сказать это Юрику, но не успел, потому что в этот момент дверь туалета распахнулась. На пороге стояла Ева Иванова.
Катапотов снова дернулся от страха и засунул зажженную сигарету целиком в рот. Обжег язык и с воплем бросился к умывальнику, пить холодную воду.
– Эй! Здесь мужской туалет! – возмутился Веролоев.
– Черкизов, – сказала Ева Роме, – нам нужно поговорить.
Ева развернулась и пошла прочь. Рома спрыгнул с подоконника.
– Не ходи, – сказал Юрик, – это опасно.
– Почему? – не понял Рома.
– Это какой-то заговор.
Рома усмехнулся:
– Да ладно тебе!
Юрик не унимался:
– Она тебя во все это… вмешает, и окажется, что ты тоже виноват.
– И как она это сделает?
– Не знаю, но сделает обязательно.
Рома махнул рукой и пошел за Евой. Юрик решительно направился вслед за другом.
– Она мне не нравится, – сказал Юрик по дороге.
Рома подумал, что ему, как раз наоборот, Ева нравится все больше и больше.
Ева привела Рому все на то же школьное крыльцо. Она недовольно посмотрела на Юрика.
– А он зачем?
Рома оглянулся. Юрик, оказывается, пришел за ним и теперь стоял, сложив руки на груди, как Ромин телохранитель.
– Он мой друг. У меня от него секретов нет.
– Хорошо, – Ева на секунду замолчала, собираясь с мыслями. – Это не я часы украла. Правда. Ты мне веришь?
– Верю, – ответил Рома искренне.
– Я видела, что вы за Мицкевичем следили.
– А что, заметно было? – удивился Рома.
– Не знаю, как другим, а мне заметно.
Рома с Юриком переглянулись.
– Надо было по очереди следить, – сказал Юрик. – Видишь, не только Катапотов это понял.
Ева Иванова неожиданно взяла Рому за руку. Того словно током ударило. Но руку убирать не захотелось.
– Помоги мне, пожалуйста.
– Мы, между прочим, вместе работаем, – подал Юрик со стороны свой голос.
– Помогите мне, – попросила Ева, по-прежнему глядя Роме в глаза. – Найдите того, кто ворует. Пожалуйста.
– Ладно, я найду, – отозвался зачарованный Рома.
– Найдем, – поправил Юрик.
– Да, мы найдем, – пообещал Рома.
– Спасибо.
Ева сжала Ромину руку и убежала в школу.
Тут Рома понял, что он больше не любит Аллу Мирославскую, а любит теперь Еву Иванову.
13
Те, кто учился в театральном классе, могли наблюдать противостояние Нянькина и Макара Семеновича по кличке Борода. Педагоги никогда не соглашались друг с другом. И если, например, они вдвоем оказались бы на «Титанике» и Нянькин полез в спасательную шлюпку, Макар Семенович остался бы на тонущем корабле. Принципиально. Даже если в шлюпке имелось бы свободное место.
Борода репетировал больше с новенькими, а Нянькин жаловал так называемых стареньких. Макар Семенович декларировал, что театр – это дело соборное, коллективное. Нянькин пестовал индивидуальности. Макар Семенович рассказывал про театр прошлого, чуть что вспоминал классиков. Нянькин, напротив, считал, что театр должен быть современным, модным. Нянькин взялся ставить рэп-мюзикл «Легенда об Осирисе», а Макар Семенович объявил, что начинает репетиции спектакля с длинным названием «Легенда об отважном рыцаре Диего и его прекрасных дамах». От одного названия у школьников сводило скулы.
Макар Семенович поймал Рому в коридоре. В тот момент, когда Рома собирался откусить ровно половину от глазированного сырка. Он всегда ел глазированные сырки в два укуса. Но тут бородатое лицо педагога возникло и закачалось прямо перед его носом. От неожиданности Рома сильно сдавил блестящую обертку, сырок выскользнул из рук, как выскальзывает отважная рыбка из рук слишком уверенного в себе рыбака.
Рома поглядывал на лежащий на паркете сырок, размышляя, поднимать или не поднимать, а Макар Семенович уже говорил, быстро-быстро, брызгая слюной, преодолевая букву «п».
– …Это будет спектакль по песням трубадуров, про рыцаря, который отправился в Крестовый поход, храня верность Прекрасной Даме… И тебе, Рома, я хотел бы поручить главную роль.
Рома тут же забыл о сырке.
– Главную роль?
– Вот именно, – Макар Семенович наклонился к Роме еще ближе, словно собирался укусить его за нос, – рыцаря Диего!
– А драка на мечах там будет?
– Нет, – замотал головой Макар Семенович. – Рыцарь Диего будет петь серенады Прекрасным Дамам.
Это было плохо. Но Рома не терял надежды:
– А если рыцарь, то он будет в железных доспехах?
– Нет, – был ответ, – твой персонаж предстанет на сцене в мирном, то есть в гражданском платье.
Час от часу не легче.
– В платье?!
– Нет, я имею в виду, конечно, не в женском платье. Это будет мужское платье того времени: башмаки с длинными носами, камзол, трико, панталоны.
Петь серенады в панталонах – это был предел мечтаний.
– А это обязательно? – робко спросил Рома.
– Что «это»? – нахмурился Борода.
– Ну… главная роль.
