– Перья, – меланхолично поправил Камень, –
или крылья. Чего ты разворчался-то? Не хочешь про Любу – давай про Тамару
смотреть, они же сестры, все равно про обеих получится.
Камень не стал ввязываться в пустую дискуссию и доказывать
Ворону, что это он сам выбирал Любу. Пусть думает как хочет, лишь бы результат
был. Но Ворон в ответ на предложенный Камнем компромисс немедленно заупрямился?
– Нет уж, – капризно заявил он, – ты сам
решил, что смотрим про Любу, вот сам теперь и расхлебывай. И вообще, я уже
настроился, в некоторых местах даже вешки возле дырок поставил, ну там, где
интересное было, чтобы потом правильно попасть. Что ж теперь, вся
подготовительная работа псу под хвост пойдет?
Камень в этот день был настроен особенно миролюбиво, поэтому
не стал напоминать старому другу о том, как у того горели глаза и нервно
пощелкивал клюв, когда он в красках живописал «полный дом полицейских»,
«бритоголовых бандитов» и таинственного человека, следящего за семьей Любы, и
верещал на весь лес, что это «просто жуть как интересно и загадочно». Он сделал
вид, что пропустил возмущенную тираду мимо ушей, и спросил как ни в чем не
бывало:
– А что, эта Тамара действительно такая некрасивая?
– Без слез не взглянешь, – авторитетно заявил
Ворон, считавший себя крупным знатоком женской красоты. – Я уж сколько
людей перевидал, но такие, как Тамара, редко встречаются. Росточка небольшого,
тощая как спичка, ноги как палки, руки как ветки, волосики реденькие, какого-то
неизвестного цвета, не то серые, не то светло-коричневые, глазки маленькие, да
еще узко поставленные, носик острый, подбородок вообще кургузый. Жуть
малиновая, одним словом. Права ее мамаша-то, замуж ей с такой внешностью и с
таким характером ни за что в жизни не выйти.
– Понятно, – протянул Камень. – А Люба? Она
какая?
– А что Люба? Люба красавицей будет, это уже сейчас
сказать можно. Шмакодявка ведь совсем, всего одиннадцать лет, а уже стать
видна, глазищи огромные, серые, лицо такое нежное, и коса толстенная до…
Короче, до ниже пояса. Такая, если захочет, шороху даст – все попадают. Только
она ведь не захочет, характер не тот, мямля она.
– А бабка? – продолжал допытываться Камень.
– Ну-у, – Ворон многозначительно шевельнул
крылом, – бабка там мощная. Высокая, худая, голова аккуратно прибрана в
такую, знаешь, кику, или как у них это называется, я забыл…
– В пучок, – подсказал Камень.
– Ну в пучок, ладно. Значит, одета она в юбку и блузку,
а на горле такая вроде брошки приколота, опять забыл, как называется, на тебя
похоже…
– Камея.
– Во-во, она самая. Представляешь, она вот в таком виде
и с камеей на шее за вишней через весь поселок перлась и обратно два ведра
тащила. Спина прямая, идет ровно, да еще встречным-поперечным улыбается.
– Из дворян, что ли?
– Да откуда же мне знать? – раздраженно ответил
Ворон.
Он ужасно не любил, когда Камень задавал вопросы об
увиденном, на которые у него, Ворона, не было ответа. Получалось, что он вроде
как работу свою плохо сделал, летал-летал, смотрел-смотрел, а в итоге чего-то
не знает.
– Так ты узнай, – попросил Камень. –
Интересно же, откуда такой занятный типаж взялся. Ну а родители девочек, ты их
видел? Какие они?
– Не видел пока, – буркнул Ворон, готовясь
взлететь с ветки. – Ладно, все узнаю, посмотрю, расскажу. Бывай покедова,
пень ты замшелый.
Камень с усмешкой поглядел ему вслед и погрузился в дрему.
* * *
Анна Серафимовна Головина происхождением была из старинного
купеческого рода Белозубовых. Отец Серафим Силыч любил повторять, что в их роду
все были сплошь купцы да промышленники, не скрывая, гордился этим, однако
единственную дочь замуж выдать мечтал «хорошо», что в его представлении
означало «породниться с дворянством». На двух старших сыновей-то надежи никакой
в этом плане не было, кого сами выберут – на тех и женятся, своенравными
выросли, да и воспитаны были самостоятельными да властными, настоящими
хозяевами, как испокон веку принято было в патриархальной семье Белозубовых, а
вот младшенькую, Анютку, вырастили, опять же, как принято, послушной и
покорной, такая все сделает, что отец велит, и замуж пойдет, за кого укажут.
Только, конечно, постараться надо, чтобы девицу не стыдно было сватать. Из этих
соображений воспитание и образование Анечка Белозубова получила самое что ни
есть изысканное, с трех лет ее опекала гувернантка-англичанка, которая и
прививала девочке, помимо множества необходимых знаний и умений, настоящую
викторианскую мораль под девизом «леди не стонут». Истинная леди никогда не
жалуется, не плачет, по крайней мере, при муже, не навязывает своего мнения,
своих желаний и вообще своего присутствия, никогда не повышает голос, никого не
оскорбляет, не употребляет «дурных» слов, держится скромно, но с достоинством,
не выказывает своих эмоций, но в то же время умеет сделать так, чтобы даже в
самые тяжелые времена и дом, и все его обитатели выглядели ухоженными.
Анна родилась в 1890 году, а в 1902-м, когда ей было всего
двенадцать лет, Серафим Силыч внезапно скончался от удара, так и не успев
узнать, что его самостоятельные и своенравные сыновья девятнадцати и двадцати
трех лет от роду о продолжении семейного купеческого дела и думать забыли,
поскольку попали под влияние революционно настроенной молодежи и давно уже
посещали тайный марксистский кружок. Свалившееся на молодых людей немалое
наследство немедленно было пущено на дело революции, а малолетняя сестра
стараниями братьев стала приобщаться к большевистским идеям.
С поручиком Дмитрием Головиным Анна познакомилась в 1913
году, как раз перед самой войной. Покойный Серафим Силыч был бы доволен:
офицер, из дворян, хоть и обедневших, но происхождения хорошего. Правда,
революционно настроенный, большевик, ведущий в армии антимонархическую пропаганду.
Анна вышла замуж за Головина по большой любви, в 1916 году родила сына
Николеньку, а в 1919-м овдовела. Дмитрий погиб на фронтах Гражданской, командуя
красноармейским полком. Война, голод, разруха – все это Анна Головина,
оставшаяся с маленьким сыном на руках, перенесла стойко, используя все навыки,
полученные в детстве и юности. Не напрасно учили ее достойно содержать дом даже
в самые тяжелые времена, она умела варить борщ из крапивы, делать салат из
одуванчиков, готовить из подорожника компрессы от гнойных ран, она знала
множество растений, трав, грибов и ягод, из которых можно было, потратив немало
времени и приложив много усилий и терпения, получить пусть не очень-то и
вкусное, но полезное и питательное блюдо. Да, сынок Николенька рос не
избалованным вкусной едой, но зато он никогда не был дистрофичным, хилым и
болезненным.
И воспитывала его Анна Серафимовна точно так же, как принято
было воспитывать мальчиков в ее семье: Николаю сызмальства внушалось, что он –
мужчина и единственная опора и защита для своей матери. Он должен быть
самостоятельным и нести ответственность за свои решения, даже за самые
маленькие и незначительные. Однажды, когда Коле было пять лет, мать показала
ему, сколько у них осталось денег, и сказала, что на них можно купить или хлеба,
или сахару, и пусть мальчик сам решит, что в хозяйстве нужнее. Разумеется, Коля
выбрал сахар, они вместе пошли в лавку и сделали покупку, вечером пили
морковный чай с сахаром вприкуску, и Коля бурно радовался, что принял такое
решение – вон как им с мамой вкусно, и сахару вдосталь, и еще на утро
останется, а наутро он захотел есть и попросил хлебушка. Мать предложила снова
попить чаю с сахаром, но сахару отчего-то не хотелось, а хотелось именно хлеба.
«А на хлеб у нас больше нет денег, – спокойно сказала Анна
Серафимовна. – Ты же сам вчера решил, что сахар нам нужнее. Ты – мужчина в
семье, ты принял решение, ты взял на себя ответственность, как и положено
мужчине, а я только выполнила твое решение, как и положено женщине. Я тоже
очень голодна и тоже хотела бы поесть хлеба, но я ничего не могу сделать.
Надеюсь, в следующий раз, когда ты будешь принимать решение, ты как следует
подумаешь». Конечно, мать лукавила, и положение было вовсе не безвыходным, и
денег еще немного было, и пара картофелин, и луковица, но она считала, что куда
важнее воспитывать в сыне умение нести ответственность за свои решения. Мальчик
должен сразу понять, что нельзя принимать решения в надежде на то, что, если
оно окажется неправильным, придет мама и все перерешит, перекроит и сделает
«как надо».
