— Не из ненависти к Жаркому Камню, как утверждаешь ты, Тонга, но из жалости к Нему, — говорила толстуха. — Не убить Бога — но освободить Его хотим мы.
Воздух обжигал гортань и ноздри. Эльхант медленно полз вниз по широкой спирали. Он уже видел профиль жреца-скорпиона и большой плоский камень, лежащий ближе к полусфере.
— Из жалости? — Как и на городской улице, голос Тонги звучал не слишком громко, но наполняющее его исступленное безумие делало слова отчетливыми, тяжелыми, почти зримыми, будто каждое было каменным топором, что обрушивался на голову того, кто слышал их. — Из жалости хотели уничтожить Великого, Гора?
— Погляди на него… — ответила Огненная Рука. — Неужели эти мучения не трогают твое сердце? Нет, не трогают, ибо оно суть кремень — но не кремень истинной веры, а холодный кремень себялюбия, покрытый льдом всевластия! Ну а Огненная Рука, жалея, хотела освободить Великого из цепей нашей веры, ибо она лишь сковывает, но не поддерживает!
— Лжешь, Гора. Бог не нуждается в сочувствии. Жалость унижает богов. Скорпионы желают помочь Великому. Почему же еще Верхний мир прилетел к северным землям, почему лодки отправились к островам, почему теперь мы поворачиваем на запад? Корона Мира вернулась, Жаркий Камень ощутил это и сказал нам. Мы украсим ее Слезами Мира и возложим на чело Великого — и тогда он воспрянет из темницы, которой стала его плоть!
— Возложишь Корону на Жаркий Камень? — Обрубленная рука закачалась, жрица дернулась, пытаясь разорвать веревки и выпрямить ноги. Тонга сверкающими глазами глядел на нее.
— И для этого ты вырвал Слезу с чела Его? Ту, что хоть как-то, хоть немного поддерживала Его силы? Наш Бог умирает, Тонга, и мы должны…
— Я взял Слезу с чела Великого, чтобы вложить в Корону, когда мы найдем ее, а после…
— А после ты собираешь возложить Корону на себя! Вот для чего скорпионы делают все это, вот почему Верхний мир движется на запад. Жаркий Камень для тебя — лишь повод, ты воспользовался Его именем, чтобы возвеличить себя, ты толковал Его слова, ты…
Гора на мгновение смолкла, опрокинулась на спину и заорала, повернув лицо к источающей свет фигуре на вершине каменной полусферы:
— Великий, не верь! Скорпион обманывает! Он принуждает тебя двигать Верхний мир туда, куда надо ему… — Толстуха захлебнулась воплем, когда Тонга, склонившись, сжал ее шею.
Статуя шевельнулась, скрипнув, наклонилась вбок, посверкивая лучами льющегося из прорех света, протянула короткие ручки, медленно сдвигаясь по полусфере, будто поверхность той была чем-то мягким и податливым. Посыпались, откалываясь, мелкие камешки, зазмеились трещины, в глубине которых подрагивала прыскающая лучиками магического света розовая мякоть, и голос, доносящийся будто из глубокого подземелья, тоскливый и жалобный, произнес:
— Освободите… Отпустите Сола, жрецы… Мы не можем больше здесь… Дайте нам их, дайте нам Слезы…
Фигура все кренилась, переползая с вершины на бок полусферы, и тянула руки вниз — туда, где на плоском камне возле жрецов лежали две поблескивающие бело-голубым и желто-красным светом жемчужины. Во лбу Великого была дыра, из которой бил самый яркий луч света.
Эльхант вскочил. Он увидел Слезы Мира некоторое время назад и вложил кэлгор в ножны, после чего лишь выжидал. Тонга душил жрицу, рот ее разинулся, поблескивающий слюной язык вывалился наружу. Схватив огнестрелы и подняв их перед собой, Эльхант побежал по склону. Сделав три шага, он надавил на крючки: грохот, вспышки огня — и правая половина головы Железного Скорпиона провалилась внутрь, из бледно-желтой превратившись в красночерную. Пальцы Тонги соскользнули с жирной шеи. Не выпрямляясь, великан начал заваливаться на спину.
Отшвырнув огнестрелы, Эльхант прыгнул между жрецом и жрицей, схватил жемчужины, и когда начал поворачиваться, чтобы отскочить назад, взгляд его пересекся со взглядом Вечного.
— Ее нет, Она ушла… — донеслось до агача.
Торс статуи был уже на боку полусферы, он тащился вниз, мучительно продирая ее поверхность, протягивая руки к жемчужинам.
— Остался лишь камень, а Она покинула меня и мир…
Септанта отпрыгнул. Голова, хрустя и осыпая пол мелким крошевом, падающим с шеи и подбородка, приподнялась. Два полных муки человеческих глаза посмотрели на агача из ран в каменной коже.
— Отдай… — выдохнул голос.
Волосы трещали, тело словно облепил плотный рой жгучих искр. Эльхант помчался по склону амфитеатра, на краю оглянулся, увидел что-то иссиня-черное и блестящее, медленно выступающее из-за полусферы, услышал частые щелчки и похрустывание, и, сжимая Слезы Мира в кулаках, побежал между мясистыми игольчатыми растениями.
Глава 11
Наверное, какая-то часть Огненных Рук пряталась в верхних этажах Пирамиды, и недавно Скорпионы, обнаружив их там, согнали вниз: когда Эльхант достиг зала, на уходящей дальше лестнице кипело сражение. На полу лежали обгоревшие или растерзанные тела, в дверях догорало бревно, концом погруженное в лужу застывающего металла. Кто-то был во второй половине зала, там звучали шаги и двигались фигуры, но Септанта, на ходу пытаясь засунуть жемчужины в висящий на шее кошель, бросился к треугольным воротам.
По дороге из круглой башни он трижды падал. Вскоре после того как агач покинул пологий амфитеатр, руки его прострелили две волны, жары и холода, сквозь левую будто понеслись языки пламени, а правую пробили острые сосульки. Первый раз он свалился на песке между игольчатыми растениями, второй — возле выхода из круглой башни, третий — на ступенях. Он не мог разжать кулаки, ногти сведенных судорогой пальцев до крови впились в ладони. Тело будто разделилось напополам, ровная граница проходила через лоб, нос, подбородок, шею, рассекала надвое грудь и живот. Ледяная стужа воцарилась справа, а жар, от которого сердце стало оплавленным куском железа, — слева.
Уже возле треугольных ворот он услышал возглас. Пальцы наконец стали слушаться — Эльхант сумел положить жемчужины в кошель. Схватившись за железный брус, что лежал в двух скобах поперек створок, Септанта покосился назад: от проломленных дверей к нему спешили фигуры. В глубине зала по ведущей из подвала лестнице быстро поднималось что-то черное и массивное. Брус слетел, будто это была легкая палка, — когда агач толкнул его, он почти выстрелил из скоб, врезавшись в стену. Септанта ударил ладонью в ворота, и они раскрылись с натужным скрипом.
Прокричав «Кучек!», он вылетел в темный двор. Ни голема, ни летуна не было здесь. Ковчег-капля висел, удерживаемый двумя вертикально натянутыми канатами: один шел от носа, второй от кормы, оба крепились к вмурованным в мостовую большим железным кольцам.
— Кучек! — выкрикнул Эльхант в черное небо, где сияли россыпи звезд — с земли такого не увидишь никогда. Во дворе не горел ни один факел, но звездный свет был столь ярок, что Септанта хорошо видел окружающее; здания, фигуры солов и камни мостовой — все казалось выплавленным из тусклого мерцающего серебра. У приземистой деревянной постройки стояли чернокожие в ошейниках, с цепями на ногах и руках. Двое воинов-солов бежали к пирамиде.
