– Проснулся, Ежик? – спросил Барни.
– Да. Я...
– Ты вообще отрубился. Вы все отрубились. Когда ты последний раз спал?
Когда я спал? Я не смог вспомнить.
– Сколько времени?
Ответила женщина:
– Полтретьего.
И тут я вскочил, резко выпрямившись, вырвавшись из мягких объятий кресла.
– Полтретьего?! Это дня или утра?
Женщина засмеялась.
– Дня, Скрибб, дня. Ты, кретин!
Это сказала старшая из детей на полу. Мэнди.
– Ты не хочешь поесть, Ежик? – спросил Барни.
Я хотел. Очень хотел. Я не помню, когда я в последний раз ел.
– Где Битл? – спросил я.
– Битл в спальне, – сказал Барни. – Это наш дом, а это моя жена... Люсинда.
Женщина улыбнулась. Ее рот был широким и сочным.
– А это наша дочка, Кристал, – сказал Барни, и самая младшая девочка на секунду оторвалась от экрана и повернулась ко мне, одарив меня улыбкой.
Я набросился на еду, заливаясь слюной. Я чувствовал, как пряный соус течет у меня по подбородку, и, полагаю, я выглядел, как подобие помойки. Но я был слишком голоден.
– Я не могу долго здесь оставаться, – пробормотал я с набитым ртом. – Я тороплюсь.
Какое-то масло стекало у меня по подбородку. Мне нужно добраться, добраться до Брид и Существа. Только это имело значение. Но я даже не знал, где сейчас нахожусь.
– Ты заснул в кресле, Ежик, – сказал Барни. – Мы не хотели тебя беспокоить.
– Это наш дом, – добавила Люсинда. – И ты у нас – самый желанный гость.
– Мы с тобой не встречались раньше? – спросил я ее.
– О, очень даже возможно.
Она опять улыбнулась. У нее было прекрасное, совершенное лицо. И у Барни тоже. И у ребенка. Они улыбались все вместе. Комната, где они жили, была оазисом, улеем комфорта. Картины на стене: полуобнаженная женщина бросает застенчивый взгляд, лошади, скачущие по волнам, лебеди, плывущие по рекам из золота, большеглазые щенки, жующие украденные тапочки. Комната была вся пропитана древними красками.
Семья в телевизоре в очередной раз ответила неправильно, и «Бак с блевотиной Ноэля» качнулся и медленно опрокинулся. Он облил их отбросами, но им это понравилось. Зрители в студии хлопали и смеялись. Дети на ковре – тоже.
И тут до меня вдруг дошло, что я тоже никогда раньше не видел этого шоу «в живую»; ни Ноэля, ни Сэвилля, ни Дэниэлса. Все это было значительно раньше меня – я тогда еще и не родился. Я просто видел повторы в записи. Так что же тут все-таки происходит? И что происходит конкретно со мной?
Дежа-Вирт. Наверняка.
Дежа-Вирт – так называется ощущение, которое иногда на тебя находит в Вирте, то же самое дежа-вю, только в Вирте. Но ты уверен, что это реально. Получается такой замкнутый круг – своего рода Призрачный Зов. Воспоминания из предыдущих трипов всплывают в перьевых грезах и выбрасывают их из фазы, как волны обратной связи.
Возможно, это и был ответ. Я сейчас в Вирте, и меня настигает Призрачный Зов.
– Это не передача, – сказал Барни. – Просто видеозапись.
– Это не реально! – заорал я. – Не реально!
– Ну да, – сказал он, будто гордился этим, а потом протянул руку, так, чтобы мне было видно, и второй рукой содрал кусок плоти, демонстрируя мне механизмы, скрытые под кожей.
– Вот, кто я есть, – сказал он.
Я тупо смотрел на комок мокрого пластика; нано-микробы пульсировали у него в венах, синтетические кости легко сгибались, когда он опускал и поднимал руку.
– Вот, кто я есть, – повторил он, на этот раз – медленнее, с проблеском печали, словно он что-то оставил в прошлом, оставил уже безвозвратно – что-то человеческое.
Робо! Барни был робо. Робоповар!
– Здесь внутри, – продолжил он, постучав себя пальцем по голове, – все лучшие рецепты всех лучших в истории поваров. Я – их хранилище.
Как будто в ответ на это, ребенок, Кристал, оторвала лоскут кожи у себя на затылке. С веселым смехом – как будто это была игра.
– Это Робовилль, Ежик, – сказал Барни. – Насколько я знаю, чистые называют его Городом Игрушек, правильно?
– Не давай Барни тебя напугать, – сказала Люсинда, но совет несколько запоздал.
Меня конкретно тошнило.
Робочеловек шагнул ко мне.
– Забавно, правда? – сказал он. – То, как чистые реагируют на робо. Судя по их реакции, мы вообще – грязь какая-то.
Об этом я ничего не знал, но одно я знал твердо: у меня не было времени там сидеть, мне надо было искать Тень и Существо.
– Как нам отсюда выбраться? – спросил я. – У нас еще есть одно дело.
– Я думаю, вам не надо сейчас никуда идти, – сказал Барни. – Битл очень плох.
– Он не такой уж и чистый, – сказала Люсинда.
Я так и не понял, о ком она говорит: обо мне или о Битле.
И тут я увидел себя в лодке на воде: смотрю на берег, с бесполезным пистолет в руке, смотрю, не в силах ничего сделать, как копы волокут Тристана к своей машине. И увозят в участок. Где они так его измудохают, что он вообще перестанет чувствовать что бы то ни было. Это был никакой не Вирт. Никакой не сон. Все это – реально, и слезы у меня в глазах – тоже реальны.
Мне бы в жизни поменьше Ваза, и хотя бы мазок клея. Может, тогда бы я смог прицепиться к кому-то. Крепко-накрепко, чтобы не оторвать.
Дети громко смеялись над неудачей телевизионной семьи, и я уже не понимал, что реально, а что нереально.
* * *
Цепи и наручники, разложенные вдоль стен спальни. Коллекция кнутов – вразброс в застекленном шкафчике.
Битл был привязан к кровати шестью крепкими веревками. Он лежал на спине, и цвета сочились из его кожи в лезвиях света. Казалось, уже половина его тела была теперь поражена живыми фракталами.
– Скриббл! Мой мальчик! – воскликнул он. – Рад тебя видеть живым и здоровым. Ты меня не развяжешь? А то хотелось бы прогуляться.
– Думаю, что не стоит.
Вирус уже подбирался к мозгу, так что он себя чувствовал супергероем.
– Это для твоего же блага, Би. Не хочу, чтобы ты прыгал с высотных зданий.
– Да! На меня это похоже. Блистающий Человек. Этот Барни действительно хорошо поработал. Слушай, а, может, он самый заправский фрик! Ты видел его жену, Скрибб?
– Видел.
– Вот сексуальная штучка! Помнишь?
– Что я должен помнить?
– Черт, детка, неужели ты все забыл? Как можно было забыть этот сон?! Может быть, ты весь засох? Я читал, так иногда бывает, когда ты не пользуешься этой штуковиной в полной мере.
