– Воистину, воистину печальна, – ответил Берликорн моей Тени. – Всего лишь грустная история, однажды давным-давно рассказанная несчастным человеком перед лицом смерти. Но все же есть и надежда. Мы еще можем отыскать рай.
Значит, дронтобарьер работает. Я еще раз попробовала оскорбить его жену изнутри складок тела моего внутреннего жука. Ничего. Никакого ответа на мой выпад.
– Чем может быть плох рай? – вместо этого спросил он.
– Тем, что для того, чтобы он появился, должны погибнуть люди. – Теперь я знала, что внутри меня есть темная зона, куда Берликорну никогда не проникнуть.
– Но ведь люди изобрели подобную концепцию, – проворчал он. – Ваша история, как могила, полна телами тех, кто отдал жизнь во имя великой цели. Почти все ваши истории основаны на примерах самопожертвования… и тем не менее вы жалуетесь, когда история сама пытается использовать этот ход. В самом деле, даже ты, Сивилла… Разве ты не построила такую же историю о смерти ради жизни на основе любви к своим детям? Право, это уже невыносимо. О ваша несправедливость! Но идем быстрее, я многое хочу тебе показать…
Берликорн отбросил больной цветок и зашагал по свежевзошедшей Клермонт-роуд, пока наконец мы не оказались на Броудфилд-роуд. Та самая улица, где Бода задержалась, убегая от меня и Зеро после матча по виртболу. Может быть, Берликорн запланировал провести меня по случившейся в Реале истории, отразив ее в сон. Я теперь спрятала большую часть мыслей внутри дронтового жука, моего тайного убежища в этой Стране Чудес. Берликорн уже звонил в дверь одного из опутанных цветами домов на Броудфилд.
– Надеюсь, он дома, – сказал он. – Здесь живет некий Октавиус Доджсон, родственник в восьмом колене Чарльза Лютвиджа Доджсона, одного из ваших лучших писателей. Я полагаю, тебе известны его творения?
– Известны, – ответила я через Тень.
Дверь открыл белый кролик с меня ростом, который провел нас в гостиную. В гостиной на куче подушек, скрестив ноги, сидел молодой человек. Я рискнула предположить, что это и был собственно Октавиус Доджсон, возраста двадцати семи с тремя четвертями лет. Дымные поцелуи булькающей наркоты, которой он пропитывал себя, мастерски всасываясь в мундштук заляпанного малиновым вареньем кальяна, явно доставляли ему глубокое наслаждение. Пока Берликорн вел меня к подножию лестницы, он не произнес ни слова.
Мы вместе поднялись на площадку, куда выходили три двери. Из-за одной доносилась грустная песня, «Морж и Плотник». Девочка пела о башмаках, о сургуче, о королях и капустах, и ее голос был полон такой боли, что ноты, казалось, ломались в воздухе. Берликорн тихо постучал в дверь спальни и затем, когда пение прекратилось, широко открыл ее. Он шагнул в комнату, и мое теневое тело прошло за ним. В спертом воздухе висел гнилостный запах нездорового дыхания.
– Да? В чем дело? – раздался несчастный ломкий голос.
Девочка семи с половиной лет болезненно-бледного вида, с грязными светлыми волосами, в запачканном рвотой кружевном платье лежала на кровати, из последних сил играя с заводной черепахой, у которой давно кончился завод.
– Берликорн, что тебе опять нужно? – проговорила она срывающимся шепотом.
– Я привел реального персонажа посмотреть на тебя, – ответил Берликорн. – Ее зовут Сивилла Джонс, и более всего на свете она желает побеседовать с тобой.
– Алиса, это ты? – спросила я.
Алиса только кашляла и плакала. Я уверена, она сказала что-то вроде «До-До-Доджсон», но тут за спиной я услышала шум, обернулась на него – и оказалось, на пороге стоял белый кролик. Он прошел мимо меня к кровати, встал рядом и, вынув часы из жилетного кармана, взял Алису за руку и начал громко отсчитывать пульс.
– Как она? – спросил Берликорн.
– Еле-еле держится, если быть честным, – ответил белый кролик. – Я бы сказал, ей осталось несколько дней… – Вид у кролика был очень печальный, и Берликорн казался встревоженным не меньше.
– Что здесь происходит? – спросила я.
– Алиса умирает, – ответил Джон Берликорн.
– Алиса в Стране Чудес? Но ведь…
– Вот что случается, когда забывают сон.
– Ты же говорил, сны не могут умереть.
– Сон, который не снится, – умирающая фантазия. По-видимому, никто уже не хочет видеть снов о милой, доброй Алисе. Видишь ли, Сивилла Джонс, это двустороннее зеркало: единственный способ сохранить Алисе жизнь – перенести ее в реальность через новую карту. Понимаешь теперь? Вы называете аллергию болезнью, хотя она самом деле она лекарство.
Алиса довольно грубо засмеялась и сказала:
– Хитровыебнутый способ.
– Способ действительно неочевидный, дорогая Алиса, – согласился Берликорн. – Но разве ты не видишь, – тут он снова повернулся ко мне, – в каком отчаянном положении я нахожусь, Сивилла?
А я, в своем дымном теле, не могла найти слов для ответа. Передо мной лежала умирающая от недостатка сновидческого общения подруга ранних лет моего воображения, и боль утраты заставила меня вспомнить юность, когда я отчаянно хотела, чтобы в мое тело проник сон.
Берликорн подошел ко мне, положил руки мне на плечи, сказал очень ласково:
– Сивилла, ты показала невероятную для женщины-человека стойкость духа.
Его руки уже ласкали мою призрачную грудь, спускались к животу, и все время на шее чувствовалось его теплое дыхание.
– Ты развлекла загрустившего старика и развеяла его скуку, но теперь, боюсь, развлечения подошли к концу. – И баюкают, баюкают тихие слова. – Отдайся моей ласке…
– Ты не причинишь мне вреда, – сказала я сонно. – Я дронт в Вирте. Вся боль – иллюзия.
– Твоя дочь тоже… должна наконец умереть. – Баю-баю… – Все просто. Дронты должны умереть. Чтобы сны могли жить.
– Не трогай меня, сэр Джон. Я…
Его пальцы нежно играли с дымом моего живота и затем погрузились в мое солнечное сплетение, где сомкнулись на черном жуке, воплотившем мою дронтовость. Он вырвал дергающееся насекомое из живота и вытащил его из-под тенекожи на свет.
– Вот это твоя защита, дорогая? – Он помахал рукой с жуком у меня перед лицом, смеясь надо мной.
– Теперь, уверяю тебя, Сивилла… ты можешь смотреть сны бесконечно. И твоя дочь тоже.
– Нет…
– И, следовательно, вы готовы удовлетворить мое желание. Которое состоит в том, чтобы вы обе умерли.
– Оставь ее в покое!
Я стремилась защитить жизнь дочери, но конечно, на Берликорна мои мольбы никак не подействовали. Он отступил от моего тела, держа черное насекомое за одну лапку, как будто жук мог попортить его сноплоть. Часть меня все так же оставалась внутри отделенного жука, что давало мне некоторую надежду до тех пор, пока не начался дурной сон – Берликорн вторгся в мою раскрытую Тень своими жестокими видениями.
