Негр махнул Чистотцу и Кокомо следовать за ним.
— А ты? — окликнул Чистотец Карну. — Ты с нами поедешь?
— Нет, — качнула головой рыжая. — Моя карта ведет в другом направлении. Позаботься о ней.
— Обязательно! — крикнул Чистотец. Кокомо висла на нем, целовала его. — Спасибо.
— Один бог знает, что с ними случится, — занервничала Карна, как только парочка исчезла в кузове.
— Я их отвезу куда надо, — сказал Джейкоб. — Ты тоже могла бы поехать.
— Надо же кому-то отвечать за исчезновение девушки.
— Тебе ничего не грозит? После такого-то?
— Ты что, правда за меня беспокоишься?
— Иначе не спрашивал бы.
— А ты? С тобой все будет в порядке?
— Ты что, правда за меня беспокоишься?
— Беспокоилась и буду беспокоиться, Джейк.
— Я не вернусь.
— Знаю.
— Ты уверена… ты не… не можешь?
— Единственное, в чем я уверена, Джейк, это в том, что была не права, виня тебя в смерти Мириам. Ты сделал то, во что верил. А мне горе застило глаза. Прости меня.
— Еще извиняешься! — вздохнул Джейкоб. — Если бы я позволил ее лечить… она была бы жива. Мы, возможно, расстались бы, но она была бы жива. Я…
— Ты верил, что Господь о ней позаботится. Возможно, именно это и произошло. Ее смерть могла нас сблизить, а я воспользовалась ею, чтобы сбежать. Прости меня, Джейк.
— Я… прощаю, — ответил Джейкоб, шмыгая носом от дыма с мусорных костров. Адамово яблоко у него дернулось, но на сердце было легко — как не бывало уже многие годы. — Береги себя.
— Ты тоже, — ответила Карна и поднялась на цыпочки, чтобы его поцеловать.
Фура стартовала с ревом, в облаке песка и мусора. К хижинам притащился смуглый мужик на начальной стадии болезни Нанга, с разнесенным из обреза трупиком то ли зайца, то ли собачки. На помощь ему подползла закутанная в вуаль женщина. Карна как раз садилась за руль катафалка, когда пришла в себя Хака. На сей раз рыжая вкатила товарке укол, а не удар карате в живот, но действие получилось сходное. Как только тело Хаки обмякло, Карна, ухнув от натуги, погрузила ее в гроб. К тому времени одичавшие начали проявлять любопытство, поэтому она вытащила из-под сиденья ручной гранатомет «дарк рейн» с плечевым упором.
Нефтезавод был давно закрыт, но его башни еще грозно маячили на фоне мышьячно-серого неба. Карни спросила себя, кто успеет первым: «Витесса» или ее бывшие друзья, как в реве байков объявились Валькирия и Ичико-Личико. Валькирия держала наготове «ремингтон».
— Глупая затея, подруга, — рявкнула она.
— Я и не думала, что ты поймешь.
— Тихо пойдешь, или тебя тут прикончить?
Карна подумала, как просто было бы снести Валькирии голову потоком металла, едва спустив курок, и бросила гранатомет Личику. Она знала, что могла бы поехать с Джейкобом, вероятно, ей даже удалось бы сбежать. Но новая жизнь для нее не началась бы.
Сопровождающие отвезли ее в похоронную контору кружным путем.
В фойе, выставив захваты погрузчика, ждала Лепесток Ликорицы.
— Предательница! Неблагодарная шлюха!
Карни вздохнула — настороженно, но не испуганно.
— Тебе следовало сбежать, пока у тебя был шанс, — нахмурилась Лепесток Ликорицы.
— Что бы ты ни думала, я не доносчица и не предательница, — отозвалась Карна.
— Ах вот как? — протянула калека на погрузчике. — Ты нарушила приказ. Ты пошла против Парусии и меня. Ты украла Кокомо!
— Она не твоя собачка, чтобы с ней играть.
— И не твоя, чтобы отпускать ее на волю!
— Построй свой мост и перейди его
[52]
, Джоан, — отозвалась Карна, и несколько дам Кикапу удивленно забормотали, поскольку впервые услышали настоящее имя Лепестка Ликорицы. — Я с собой примирилась. Ты не сможешь причинить боль.
— Посмотрим, — сказала Лепесток Ликорицы.
Глава 10
Караван Харизма
Великан в татуировках по имени Печеньице первым поднялся в нутро фуры. Кокомо все еще висла на Чистотце. Ее стремление прижаться к нему и детскую болтовню пероксидная блондинка суммировала простой фразой:
— А девчонка-то в тебя втюрилась.
Чистотец смущенно кивнул, блондинка сняла маску. По всему лицу у нее расползлись язвы, а черные, как спинки жуков, глаза поблескивали деменцией. Он постарался на минутку поставить Кокомо на ноги, чтобы освоиться на новом месте, но девушка пискнула и упала на пол, где, подрагивая в конвульсиях, свернулась калачиком. Неужели так всегда будет? Наполовину ребенок-маньяк, наполовину обезьянка в течке. Как с такой путешествовать? И все же ее поведение словно отражало его собственную растерянность и действовало утешающе. Теперь она сосала палец, изо рта у нее стекала слюна — Чистотцу показалось, он собственной кожей ощущает эту влагу. Что она такое сказала? «Я как ты, как он, как я, как мы и все мы вместе».
— Что с твой девчонкой? — спросила блондинка.
— Не знаю, — ответил Чистотец.
Тут ему пришло в голову, что по возрасту Кокомо годится ему в дочери. Он огляделся по сторонам. Вдоль стен тянулись полки и ряды стальных распорок, между которых были натянуты куски брезента и пластиковые сетки, чтобы хранить снаряжение. На полках красовались листовки и батареи сувениров, всевозможные кровоточащие кресты и пузырьки со святой водой. Но больше всего удивляли и сбивали с толку в грузовом отсеке не они, а поблескивающие в темноте глаза. Людей тут было гораздо больше, чем по совести могло поместиться в столь тесном пространстве. Услышав какие-то звуки у себя под ногами, Чистотец опустил взгляд и сообразил, что под полом, наверно, тоже спрятаны люди. То, что он увидел через решетки в полу, его ужаснуло, и он недоуменно поднял глаза на провожатых.
— Путь на свободу, — объяснил Печеньице. — Мы их тут пакуем как на рабовладельческом судне. А вы можете наслаждаться простором.
— Люцифер среди нас! — простонал снизу женский голос.
— Ведьмы!
— Нет! Нет! Это святой!
— Эй, мужик! Ты что… как Будда?
Возгласы сменились мелодичными подвываниями, которые эхом отдавались от металлических стен. За ними последовали речитативы на хинди и горячечная тарабарщина по-испански. Затем кто-то очень серьезно произнес:
…Ostende nobis Domine, miserecordiam tuam… et dalutare tuum da nobis… Domine, exuadi orationem meam…
[53]
