Книга Иллюзион, страница 33. Автор книги Олег Макушкин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Иллюзион»

Cтраница 33

Мы синхронно взяли по вареному яйцу; Олег, хрумкая луком, начал чистить яйцо, отслаивая скорлупу от белка.

— А заплатили натурой — выдали каких-то маек три штуки, — продолжая рассказ, он распахнул куртку, под которой оказалась футболка с неразборчивой надписью. — Одну я себе оставил, остальные загнал. Полдня на рынке стоял, думал, дуба дам. Как раз продал, когда тебя встретил.

— Так откуда ты знаешь Шелеста? — спросил я, налегая на закуску.

— Он же меня вытащил, как и тебя. Глаза открыл, так сказать. Дядя Морфиус, блин! Не то чтобы я был ему благодарен, но жизнь вообще тяжелая штука. Не уверен, что лучше — жить в дерьме и видеть вокруг дерьмо или обманываться, думая, что видишь леденцы и карамельки.

— Честно сказать, по такому раскладу лучше вообще не жить, — вырвалось у меня.

Олег шмыгнул носом, грустно качнул головой.

— Ты не спеши. У тебя, может быть, еще есть шанс что-то сделать. Это мне уже без разницы...

Он налил еще стакан.

— Выпьем, бедная старушка, выпьем с торя — где же кружка?

Мы чокнулись и осушили. По телу пошла теплая дрожь. Олег оперся о стол, его глаза сбежались в кучку и улеглись у переносицы, как приткнувшиеся к мамке щенки.

— Щас спою, — сказал он хрипло, вставая из-за стола.

— Может, не надо? — спросил я.

— Надо, Славик. Музыка лечит.

Он, шатаясь, вышел из кухни, являвшейся, судя по всему, основным местом обитания — остальная квартира выглядела совершенно разгромленной, — и вернулся с гитарой. Потрескавшийся корпус был покрыт темными пятнами, лак кое-где отстал и свивал полосками. Струны безобразно дребезжали, но стоило Олегу взять пару аккордов на расхлябанном инструменте, и я понял, что после водки слезы польются из глаз даже под звон бьющихся тарелок.

Олег запел, и я почувствовал, что проваливаюсь куда-то в другой мир. Открываю большую, темную и тяжелую дверь и ухожу по пустынному коридору, ухожу в никуда, где нет ни страхов, ни забот, где насморк и мокрые носки не доставляют ни малейшего неудобства, где с людьми не надо общаться, потому что их просто нет, где душа не болит и не ноет, потому что ее тоже нет, и где есть только музыка и созданный ею мир, созданный из слез и видений, а человек — всего лишь камертон, звучащий и не испытывающий ничего, кроме восторга, от своего звучания...


Шаг по лезвию бритвы тревожней, чем сталь,

Плавность движений ясней, чем следы на снегу.

Снег под ногами напоминает хрусталь,

Все остальное напоминает тоску.


И в темноте непонятно мерцание глаз.

Сложность вопроса не в том, кто из нас виноват.

Видишь, над нами луна, и она верит в нас.

Но как всегда нет воды и дороги назад.

Слова рвались, как горячий пар к потрескавшемуся потолку; по коже бежали мурашки, и что-то твердое подкатывало к горлу...


Шаг по лезвию бритвы, неверный, как миг,

Острый, как иглы капкана, как грани стекла.

Ты был неправ, когда вновь обернулся на крик,

Но не бывает на свете чужого тепла.


И не бывает на свете войны без причин,

Идол добра был развенчан не нами сто крат.

Все как всегда; жаль, что кто-то остался один,

Жаль, что земля умерла, а господь был распят. [1]

Я вспомнил, как Шелест, перед тем как отпустить меня на все четыре стороны (но свой адрес он все же оставил), показывал мне уровни Омнисенса — и официальные, отмеченные лейблами, и хакерские, путаные и непонятные, часто пугающие извращенной логикой своего функционирования, Многие из них вызывали у меня четкое ощущение дежа вю — я почти чувствовал, как сам иду по виртуальным территориям и сражаюсь с таинственными врагами при не менее таинственных обстоятельствах.

Некоторые уровни были чертовски реалистичны — например, тот модуль, где мир ограничивался стенками бункера, в котором между серыми бетонными плитами потолка и пола лежали на облезлых кушетках два десятка людей. Они будто бы спали; в одном из них я узнал Саныча, в другом Марину, а в третьем с ужасом увидел себя. «Вот все население этого мира, — сказал Шелест. — Больше здесь никого нет — но для людей, чье время остановилось, в виртуальном пространстве существует целый мир и миллионы искусственных личностей, среди которых они чувствуют себя одними из многих». В какой-то момент я поверил ему — поверил в то, что это и есть реальность. Но Шелест усмехнулся и сказал, что это лишь один из отрицательных уровней, — он каким-то образом чувствовал разницу, которую я был не способен уловить.

Отрицательными уровнями назывались слои виртуального мира, отличавшиеся в худшую сторону от реальности. Иллюзион, виртуальный слой, наложенный на реальный мир, который искажал восприятие обычных людей, был в терминологии Шелеста «плюс первым». Шелест сказал, что Иллюзион тоже является частью Омнисенса, просто он существует не в компьютерных сетях, а в сознании людей, и в отличие от остальных слоев, для доступа к которым требуется нейкон или хотя бы визуальный интерфейс, Иллюзион все время воздействует на человека. Как бесплатная, но обязательная услуга, предоставляемая обществом гражданам, о существовании которой никто даже не догадывается.

— Ты был счастлив в Иллюзионе? — спросил я Олега.

— Трудно сказать, — пожал тот плечами. — Скорее всего нет. Я кожей чувствовал фальшивость того мира. Наверное, как и ты. Шелест ищет именно таких, кто пытается отторгнуть навязанную иллюзию. Их легче вытащить. Согласись, что человека, который полностью доволен своей жизнью, никогда не удастся убедить в том, что он спит, а не бодрствует.

— Меня он вытащил очень странно, — сказал я. — Он расщепил мое сознание, пока я находился в Омнисенсе, и потом устроил обратное слияние в момент, когда я снова подключился к сети. Теперь у меня из-за этого какое-то разделение личности — я периодически чувствую себя не тем, кто я есть, вижу странные сны — как обрывки компьютерных игр. И черт его знает, может, какая-то часть меня все еще блуждает по виртуальным мирам?

— К каждому человеку нужен свой подход, — пожал плечами Олег. — Шелест не только хакер, но и психолог. Но даже ему тяжело бывает вытащить человека из Иллюзиона. А главное, никто из тех, кого он освободил, не согласился ему помочь. А он ищет себе именно помощника.

— И ты тоже не согласился? — спросил я.

— Я поэт, — ответил Олег. — Я могу лишь созерцать, а махать кулаками не по моей части. Вот в чем штука. А кроме того, я не вижу в этом смысла. Понимаешь, Шелест хочет что-то изменить, но зачем менять мир, в котором люди счастливы?

Он задумчиво вертел в руке стакан. Я оперся подбородком на ладонь, готовясь слушать, и поэт, оправдывая мои ожидания, заговорил. Может, он говорил и не совсем те слова, но я услышал то, что хотел услышать.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация