— Богопротивное и богомерзкое дело свершаете! — продолжил возглашать я. — Почто вы, русские, земляков, немало претерпевших от татар, в неволе удерживаете? Я послан Всевышним предупредить и предостеречь вас! Освободите братьев ваших, или я прокляну вас!
Ратники стали оживленно переговариваться. Услышать голос с небес — диво невиданное. Где же воевода? Что он решит? Народ темен и богобоязнен, но у воеводы могут иметься свои планы, и мой замысел в них вовсе не вписывался. Я внимательно следил за головой колонны, и только это позволило вовремя увидеть лучника. Вот в мою сторону пущена стрела. Я уже был внутренне к этому готов и тут же пустил навстречу огонь с руки. Стрела вспыхнула в полете и упала.
Среди ратников раздался крик изумления. Многие бросились к воеводе, разгорелся жаркий спор. Воеводу стащили с коня — абсолютно немыслимое дело в походе, где все беспрекословно подчинялись ему. Но теперь, когда надо было выбирать между небесным и земным, воины склонились к первому. Правда, не все. Когда побитый воевода отошел от воинов, к нему на помощь бросились несколько человек. Один из отколовшихся стал натягивать тетиву лука.
Не дожидаясь неприятностей для себя, я швырнул в эту группку клубок огня. Все вспыхнули, стали кататься по земле. Воины застыли, пораженные свершившейся на их глазах карой тех, кто не внял гласу с небес. Не иначе — они видели настоящего ангела, потрясающего чудесами. Мне показалось, что прикажи я им сейчас даже нелепицу — и они бросятся ее выполнять. Надо дожимать.
— На колени! — проревел я.
Воины побросали копья и щиты, упали на колени, стали креститься и бить поклоны. «По-моему, перебрал», — спохватился я. Кто я такой? Воин, но не ангел.
— Освободите несчастных!
Большая часть воинов бросилась к пленным, стали разрезать путы. Через мгновение все были свободны.
— Покормите рабов Божьих, и пусть ступают восвояси по домам!
Я уже собирался убраться подальше, как снизу донесся голос:
— А трофеи? С обозом как?
— Можете забрать себе, как справедливую награду за вызволение полона.
Воины радостно взвыли, я же набрал высоту и направился в сторону Волги. Свысока я видел: на горизонте уже виднелась серебристая полоска реки. Но и необычная моя способность была дарована лишь на время, и оно, видимо, прошло. Высота стала падать, и я почти рухнул на берег.
Встав на колени, вознес молитву, отцепил крылья. Неплохую службу сослужил гусь. Немного свербело в душе, что пришлось поджарить воеводу, но жизнь и свобода полутора или двух сотен пленников того стоила.
Дальше пошел пешком — коня не было, а парить я уже не мог, хотя и понравилось очень. Хватит того, что видели вятские ратники и пленные. Хоть никто опознать не сможет. А что, неплохая вышла задумка, причем — экспромтом.
Дома Лена с радостью кинулась на шею. Однако, когда я разделся, огорчилась, увидев дырки на одежде — слава Богу, не на мне. Наконец-то я поел горяченького — так соскучился по хорошей домашней стряпне. За неспешной беседой у стола незаметно опустел кувшинчик вина. Потом, в постели, Лена попросила рассказать что-нибудь интересное, какую-нибудь сказку.
— Сказку? Нет, я расскажу тебе историю любви богатыря и красавицы.
— Ой, как интересно! — Елена в предвкушении чего-то необыкновенного захлопала в ладоши.
— Слышала ли ты когда-нибудь об Илье Муромце?
— Конечно, это же богатырь из села Карачарова, что под городом Муромом. Скоморохи на ярмарках часто про него былины поют — о подвигах его.
— Подвиги были, Лена, но все подвиги совершались во имя женщины.
И я начал свое повествование
— Итак, слушай. Тридцать лет и три года сидел Илья на печи, пока не явился к нему волхв Курьян, жрец скотьего бога Велеса. С детства не мог ходить Илья, немощен ножным недугом был. Дал волхв Илье силу богатырскую волшебным образом, и ноги Илье стали служить, как надобно — вот как у тебя и меня. И приказал Курьян Илье выкрасть у киевского князя Владимира золотую голову бычью — символ Велеса.
Надо сказать, что любил Илья девушку красы невиданной, именем Авдотья. Только сказать ей о своей любви не решался, стесняясь немощности.
Отправился Илья в Киев, а по дороге совершил свой первый подвиг. На Муромской дороге творил непотребства Соловей-разбойник. Был он главарем шайки разбойничьей. Сидел на дереве и, завидев путника, свистел особым образом, за что и заслужил свою кличку. Связал его Илья, повел за собою.
Пришел Илья в Киев, ко князю Владимиру, ведя в поводу связанного татя. Не стал казнить князь Соловья-разбойника, взял его в услужение. А Илью, прозванного Муромцем по месту рождения, принял князь в дружину. Чтобы войти к князю в доверие, совершал Илья подвиги — рубил половцев, оборонял заставы. Шибко боялись враги Илюшу,
Настал день, когда решился Илья выкрасть из княжеской сокровищницы золотую бычью голову, памятуя о наказе волхва, — иначе лишится силы богатырской, а паче всего — не сможет открыть свою любовь Авдотье. Сжигаемый же злобой и ненавистью к Илье, подглядел Соловей-разбойник за Ильей, стремглав помчался к князю, поднял тревогу.
Схватили воины Илью. Легко мог раскидать и порубать дружинников Илья, да не стал. Укорил его князь: «Я ли не сажал тебя, Илюша, одесную за стол! Я ли не славил тебя после походов за подвиги? Почто отплатил мне черной неблагодарностью?»
И велел князь бросить Илью Муромца в темницу и казнить наутро. Тем временем пришла в Киев искать своего любимого Авдотьюшка и узнала весть горестную, что ее любимый Илюшенька в порубе сидит, казни дожидаючись. Закручинилась девушка, не зная, как из беды Илью выручить, да появился жрец Велесов, волхв Курьяи, и обещал ей помочь, дать Илье еще больше силы богатырской.
Взломал Илья узилище, проник в сокровищницу княжескую, вынес голову бычью златую. Тут молвил волхв, что отныне Авдотья рабой, прислужницей Велесовой станет. Не стерпел Илья, мечом разрубил золотую голову бычью. Волхв исчез, Авдотьюшка потеряла красоту: стан ее сгорбился, лицо покрылось морщинами, волосы стали седыми. Одним словом — превратилась в старуху. А Илья потерял силу богатырскую и обезножел — даже шага сам сделать не мог. Так и не суждено им было прожить в любви и согласии. Илья закончил свои дни в монастыре Киевском и похоронен в пещерах подземных.
Вот такая история любви великой, Лена. Во имя женщины совершал Илья свои подвиги. А то, что скоморохи да былинники в трактирах поют — неправда, вернее — часть правды.
Я закончил рассказ, наступила тишина. Лена переваривала услышанное, потом заплакала навзрыд.
— Ты чего, Лена? — я погладил ее по вздрагивающему плечу. — Какая любовь… Жалко их… Я и не знала. Расскажи еще.
— Поздно уже, Лен, устал я, спать хочу.
— Завтра расскажешь?
— Конечно.
Я поцеловал ее и почти сразу уснул.
