— Слушай меня и не перебивай, — раздалось вдруг у меня в ушах. Я невольно дернулся. Шлемофон у меня на голове был, как и положено, оснащен стандартным ТПУ. И ТПУ, понятное дело, было ни к чему не подключено. Раз я вне танка — вводной штекер болтался у меня на поясе. А тут возникло полное впечатление, что слова неизвестного раздаются у меня в шлеме… И еще — говорил этот призрак, не открывая рта!! То есть он просто стоял и смотрел на меня, а человеческая речь словно из ниоткуда возникала прямо в наушниках!
— Слушай меня, — повторил он. — Слушай и запоминай. Очень скоро, буквально через какие-то минуты, с тобой свяжется один старый, но не очень хороший знакомый. Так вот, что бы он тебе ни предложил — соглашайся. На все и сразу.
— Зачем? — вырвалось у меня.
— Затем, что жив останешься, дурик, — ответил голос в шлемофоне. Характерно, что обычного для плохой аппаратуры ТПУ фона и шорохов в наушниках отчего-то не слышалось…
— Ты кто такой? — вопросил я. — И кто со мной должен связаться? Откуда ты, мать твою, об этом знаешь?
— После объясню, — сказал голос в наушниках. — В более подходящей обстановке. А пока до встречи, мне время дорого…
— Эй, подожди! — начал было я. И увидел, что ни танка, ни мужика в полушубке на дороге передо мной больше нет. Испарились, будто их не было, так же как и возникли… Чушь какая-то… Бредятина… Чего только не померещится от недосыпа и переутомления… Я сплюнул горькую, досадную слюну и побрел дальше.
Скоро на пригорке замаячила сквозь мглу башня покрашенной белилами «Шилки». После прошедшей ночки ветеран Афгана Валерик Бухарев со своим расчетом исправно нес службу. Это, по-моему, была крайняя в АКС ЗСУ-23-4, да еще и с исправным радаром. Хотя толку от него, в пургу-то… Пониже «Шилки», в выемке, между дорогой и полуразрушенным бетонным забором, за которым чернели страшноватые руины корпусов сгоревшего дотла нефтеперерабатывающего завода, я наконец-таки узрел родную часть в полном составе. Бригада… Кровельщиков… Нет, где-то, наверное, до сих пор есть танковые бригады полного состава, где занимаются строевой подготовкой, красят к революционным праздникам бордюры и бандажи катков в белый цвет и посещают политзанятия. Наверное, есть. Только представить себя в полковничьем мундире перед строем такой «бригады мирного времени» я не в состоянии, как ни напрягай воображение… В нашей бригаде танков сейчас было аж целых восемь штук Т-80Б, два Т-72, два Т-62М и три совсем древних, но вполне исправных Т-55М. Здесь же торчала вся вспомогательная техника бригады — две БМП-1, тягач МТ-ЛБ и три «Урала», сверх всяких норм нагруженные снарядами, запчастями и горючкой… Вот и вся матчасть. И все-таки это была боевая часть, возможно, последняя у «самообороны». Возле техники копошились люди, обмундированные и вооруженные омерзительно-разнообразно. Из всех элементов одежды стандартно выглядели только ребристые танкошлемы…
— Комбриг идет! — заорал, знакомый молодой голос. Это, конечно, глазастый Рустик первым заметил мое появление. Я невольно усмехнулся. Комбриг, блин… Где-то в кармане у меня болтался замызганный военный билет, где мои последние звание и должность в Советской Армии обозначены: «Старший сержант, командир CAO 2С9-1 „Свиристелка“, 313-й самоходный артдивизион 102-й гвардейской мотострелковой дивизии, Уральский ВО». Давно нет и того округа, и той дивизии, не говоря уж про остальное. Помнится, до всей этой заварушки военную кафедру мы закончить не успели и по призыву в ряды стали сержантами — или наводчиками, или командирами самоходок, поскольку кафедра наша готовила артиллеристов. Командиром батареи я, по-моему, стал стихийно, когда после первых боев запахло жареным и наш семейный комбат-москвич дал тягу, а взводных у нас тогда не было вовсе — дивизия-то кадрированная была. Видимо, с тех пор у меня нет имени — его заменяют названия должностей, все равно тех, кто меня называл по имени, уменьшительно-ласково, давно нет на свете. В АКС у комсостава вообще никаких званий нет, только должности, как в РККА, в Гражданскую. А все продвижения по службе — следствие выбытия вышестоящих командиров на тот свет. В танковых войсках АКС я начинал с ротного, потом стал комбатом и вот уже полгода хожу в комбригах, реально командуя неполной ротой разношерстного состава. Если все будет продолжаться в том же духе, через пару дней я вполне могу стать командиром танкового корпуса. В смысле танка, без башни и гусениц, а не одноименной воинской части… Хотя что я… Вон у таких, как Рустик, и вовсе нет ни званий, ни документов. Ему пятнадцати не исполнилось к моменту, когда город смели ракетным ударом. Как он уцелел — до сих пор не пойму. Факт тот, что, когда я через три дня добрался до пепелища, он появился неведомо откуда и вцепился в меня, как клещ. А всего-то — мы с ним в соседних дворах жили да в футбол играли несколько раз. Ну, может, еще на улице встречались, и только. В общем, у него, как и у меня, всех тогда под корень вырубило. С тех пор он при мне и болтался, на правах «сына полка». Те, кто постарше, выучили его водить и чинить все, что ездит, и стрелять из всего, что имеет ствол. Получился солдат, как все. Только из-за ушибленной психики и малолетства — с повышенной тягой к садизму…
— Комбриг! — орал Рустик, подбегая ко мне. — Какие будут приказания? Как там тетя Света?
Светлану Дитлову он отчего-то именовал «тетя», видимо, оттого, что она до всего этого работала в нашей районной поликлинике, а жила где-то на соседней улице. То есть где-то землячка, а это по нонешнему времени почти что родственница. Правда, я раньше Дитлову не знал, как и Рустик. Но у нее тоже погибла вся семья, включая двух маленьких детей.
— Приказаний пока никаких, — сказал я, подходя ближе. — Лучше собери командиров. А с тетей Светой плохо, в сознание так и не приходит. Похоже, прав был тот хирург…
— Шлепнуть надо было этого костоправа! — заявил Рустик авторитетно и, закинув на плечо свою СВД (он любил не просто влепить кому-то пулю между глаз, а шмальнуть в живот или коленку жертве, некоторое время наблюдая, как она корчится), побежал собирать начальство на «совет в Филях».
— Стой! — тормознул я его. — Ты чужой танк на дороге не видел?
— Когда? — удивился он.
— Ну, прямо перед тем, как ты меня увидел…
— Не-е-а, а какой танк-то?
— Старый Т-34, белилами крашенный.
— Не, точно не было никаких танков, а уж «тридцатьчетверок» — тем более. А откуда он тут мог взяться?
— Мистика, — только и сказал я.
— Чего? — не понял Рустик.
— Да так, ничего. Медленно схожу с ума и мыслю вслух… Точно не было танка?
— Я тебе, командир, уже три раза повторил — не было ничего такого! Тут вообще за час всего пара легковушек проехала да трактор с прицепом.
— Н-да, — вздохнул я. — Могло, конечно, и померещиться. И не такое бывает… Ладно, беги, исполняй…
Я спустился к танкам. Навстречу попался водитель «эмтэлэбэшки» Мисягутов, причисленный к ремроте бывший сельский тракторист с типичным для татарина именем Альфред. От него ощутимо пахло спиртным. Можно было показательно «присечь» его перед строем, но после прошлой ночки, с ее валяющимися на снегу частями тел, в бригаде ходит поддавши не он один. Вообще мне за войну пришлось принародно убить трех человек, и все исключительно для повышения дисциплины. Двоих я застрелил — у обоих после боя поехала крыша, и не убей я их, они грохнули бы меня. Тогда же я усвоил, что палить из «калаша» кому-то в лицо неэстетично, поскольку обрызгаешься… Второго (а это было уже позже) я чпокнул в лоб из ТТ. Ну, а третьему я проломил голову ломиком из ЗИПа — это был один вредный недоросль, который вместо разведки поперся менять казенные патроны на самогонку. В итоге мы потеряли два экипажа, и кончить его быстро я не мог — меня бы просто не поняли… Хотя в меня тоже палили три раза, все в спину и все без толку — два раза у меня под бушлатом был поддет бронежилет, а в третий раз слегка оцарапали правое предплечье, комики… На войне как на войне.
