Лыков полагал, что караулы им не нужны вовсе, поскольку орда Кантемир-мурзы днем и ночью рассылает во все стороны конные дозоры, мимо которых не проскочит ни один враг. «Оберегая себя от внезапного нападения поляков, татары заодно охраняют и нас», — посмеиваясь, молвил Лыков полковнику Горбатову.
Однако Горбатов помнил наставление князя Пожарского, который перед отъездом посоветовал ему не доверять татарам и разбивать стан всегда в стороне от лагеря Кантемир-мурзы. Поскольку многие из людей Лыкова и Салькова поглядывали с опаской на татар, поэтому никто не противился тому, что Горбатов после каждого дневного перехода разбивает лагерь в отдалении от становища Кантемир-мурзы.
Боярину Лыкову было приказано Василием Шуйским с помощью татар выбить отряды Лжедмитрия из Серпухова и Тарусы. Выполняя царское повеление, Лыков вел свой отряд и татарскую орду вдоль Оки в сторону Серпухова. Какими силами располагают Лжедмитрий и примкнувший к нему литовский гетман Ян Сапега, боярину Лыкову было неведомо. Впрочем, Лыков был уверен, что татарская конница сокрушит отряды самозванца, под знамена которого стекается всякий сброд. По-настоящему Лыкова заботило лишь то, что Шуйский повелел ему непременно захватить Лжедмитрия живым и доставить его в Москву для публичной казни. Лыков был неуверен, что самозванец пребывает в Серпухове, туда вполне мог выдвинуться лишь головной его отряд. Поэтому, не доходя до Серпухова, Лыков решил разделить свои силы. Орде Кантемир-мурзы Лыков велел напасть на Серпухов, а сам со своим отрядом двинулся к Тарусе. Понимая, что, скорее всего, сражение разыграется не на улицах Тарусы, а в открытом поле, Лыков выпросил у Кантемир-мурзы две тысячи всадников под началом Бухтормы.
…День, напоенный густым сочным духом некошеных лугов, угасал в лазоревых бликах скатившегося к горизонту июльского солнца. Дикие утки и кулики испуганно вспархивали с голубой глади небольшого озера, потревоженные ратными людьми, разбившими становища на широкой луговине недалеко от воды.
Ратники Лыкова и Горбатова поставили шатры в березовой роще. Татары Бухтормы расположились на открытом месте.
Горбатов был угрюм и неразговорчив. Его злило, что боярин Лыков ведет себя так беспечно, словно едет в гости на блины. До Тарусы оставался всего один переход, а Лыков и не помышляет о том, чтобы собрать военачальников на совет. «Дурень уповает на внезапность, — сердито размышлял Горбатов, — и не думает, что воеводы самозванца могут загодя обнаружить наше войско. Нет, не будет толку от Лыкова! Лучше бы вместо него в этом походе верховодил князь Пожарский».
Велев слуге Парамону принести воды с озера для омовения, Горбатов удалился в свой шатер. Там он стащил с усталых ног тяжелые сапоги, скинул с себя длинный красный кафтан и мокрую от пота льняную рубаху. Растянувшись на жестком походном ложе, Горбатов закрыл опаленные солнцем глаза и не заметил, как задремал.
Внезапно за холщовой стенкой шатра раздался шум, какой бывает, когда отдыхающее войско поднимает на ноги невесть откуда взявшийся враг. Топот ног, бряцанье оружия, встревоженные выкрики и голоса пробудили Горбатова от сладкой дремы. Он вскочил с ложа, поспешно протирая глаза.
В шатер ввалились сразу трое стрельцов, сотник Кирюха Чуб и с ним два десятника. Все трое тараторили, перебивая друг друга. Из этой смятенной разноголосицы Горбатов узнал, что татары из стана Бухтормы ни с того ни с сего набросились на водоносов из русского лагеря и порубили их саблями всех до одного.
— Парамоха где? — рявкнул Горбатов, натягивая на себя рубаху.
— Убит Парамоха, — ответил Кирюха Чуб, сокрушенно качая лохматой головой. — Татары все были конные, поэтому никому из наших водоносов убежать не удалось.
Вторя сотнику, оба десятника поименно перечислили полковнику Горбатову всех зарубленных татарами водоносов из его полка.
Бранясь сквозь зубы, Горбатов велел Кирюхе Чубу дать сигнал к битве, собрать стрельцов на центральной площадке стана и изготовить пушки к стрельбе. Сотник кинулся выполнять повеления Горбатова, за ним последовали и оба десятника.
Боярин Лыков, узнавший о кровавом происшествии, пребывал в растерянности. Он собирался погрузиться в свою походную медную ванну, чтобы поплескаться в ней вместе со своей юной наложницей, когда ему сообщили о нападении татар на русских водоносов.
Завернутый в простыню Лыков сидел на табурете в своем шатре, выслушивая подробности резни на берегу озера из уст командиров своих стрельцов. Наполненная водой ванна стояла в двух шагах от него, источая манящую прохладу. Наложница-азиатка испуганно спряталась за занавеску в глубине шатра при виде взволнованных людей, ворвавшихся к ее господину с оружием в руках. Слуги Лыкова, сбившись в кучу, стояли в сторонке, держа в руках кто полотенце, кто гребень для волос, кто чистую исподнюю одежду…
Неожиданно, расталкивая сотников, пред Лыковым предстал Тимоха Сальков в голубом кафтане нараспашку, в казацкой шапке, сбитой набекрень, в пропыленных синих портах, заправленных в красные яловые сапоги. За поясом у Салькова торчал кинжал и длинный пистоль с изогнутой тяжелой рукоятью, слева к поясу была пристегнута сабля, справа кошель с деньгами. К запястью левой руки Салькова ременной петлей была прицеплена короткая плеть.
— Ну что, боров пузатый, сидишь как на именинах! — заговорил Сальков, с презрением взирая на боярина сверху вниз. — Дождались мы напасти по твоей вине, пентюх вислоухий! Татары убили двух моих конюхов, кои за водой отправились. А из полка Степана Горбатова нехристи восьмерых человек иссекли. Как это понимать, мать твою?
Боярин Лыков, ошарашенный такой наглостью Салькова, растерялся еще больше. Но вот его одутловатое лицо налилось краской ярости.
— Схватить этого мерзавца! — заорал Лыков, ткнув в Салькова толстым указательным пальцем. — Всыпать ему плетей! Живо! Ну!..
Лыковские слуги и сотники ринулись было на Салькова, но тот выдернул из-за пояса пистоль и взвел курок. Направив черное дуло пистоля в лоб Лыкову, Сальков угрожающе произнес:
— Никому не двигаться, иначе башка боярина разлетится как гнилой арбуз. Со мной шутки плохи!
От страха у Лыкова отвалилась нижняя челюсть, яркий румянец на его толстых щеках сменился мертвенной бледностью. Приближенные боярина застыли в неподвижности, ибо знали, что от Салькова можно ожидать чего угодно. Руки этого злодея были по локоть в крови.
Тягостная пауза длилась недолго. Неподалеку прогремел один пушечный выстрел, затем второй. Это пушкари Горбатова открыли огонь. Едва стих орудийный гул, как вечернюю тишину прорезал боевой клич идущих в атаку татар.
Опустив пистоль, Сальков бросил людям Лыкова:
— Кажись, татары хотят с налету наш стан взять. Все за мной! К оружию!..
Сальков выскочил из шатра, следом за ним выбежали лыковские сотники, которые уже знали, что в минуты опасности лучше быть подле Салькова и Горбатова.
Конная татарская лавина с двух сторон накатывалась на русский стан, огороженный возами и плетнями. Ядра, выпущенные из орудий, не задержали степняков, хотя и угодили в самую их гущу. Несколько раненых татар вылетели из седел в густую траву, две лошади были убиты наповал.
