– В лесу попрятаны, – едва переводя дух от бешеной скачки, отвечал Федор Елецкий, мотая головой и отплевываясь от пыли.
– Как же вам-то уйти удалось?
– Только-только проскочили. Ох и силищу он ведет, Дмитрий Иванович, – Федор перешел едва не на шепот.
– Да и нас немало, – обвел рукой стан великий князь.
– И то я смотрю! Всю Русь собрал?
– Не всю, но многую.
В лагерь снова примчался Семен Мелик со своими. Глазами блестят, взъерошенные, точно после хорошей драки:
– С ордынцами столкнулись! У Гусиного брода! Едва смогли уйти. Совсем недалеко они. И языка с собой притащили.
В стороне, так, чтоб слышал только князь, Семен закрутил башкой:
– Ох и тьма тьмущая их, Дмитрий Иванович! Счету нет.
– Ты язык-то придержи.
– Я только тебе, а остальным наказал молчать.
– Молодцы.
Привели и пленного ордынца. Толстомордый, важный, глазом косил презрительно, мол, всем вам не иначе как погибель. Но стоило Боброку с намеком занести над ним кулак, ордынец весь сжался, стал просить, чтоб не били, рассказывать все, что знал. Выходило невесело: Мамай войска привел несметно, идет не торопится, литвинов поджидает и Олега Рязанского. Дмитрий с Владимиром переглянулись со вздохом. Ох, не ошибиться бы в надеждах на Рязанца…
Боброк татарину для порядка все же вдарил, не сильно, но тот отлетел кувырком, а когда приподнялся на колени, то долго что-то бормотал, сплевывая кровь от выбитых зубов. Воевода покосился:
– Чего брешет-то?
– Ругается всяко! – развел руками толмач. – Обещает тебя первым под нож пустить и шкуру снятую на воротах твоего дома повесить…
– Ах ты ж!.. – крепко выругался в свою очередь Боброк. – На мою землю пришел и меня же лаешь?!
Почуяв новую угрозу быть битым, ордынец замотал головой, зачастил:
– Карош урус… карош…
Воевода поморщился:
– Уведи его, Христа ради, убью ведь гаденыша!
Когда пленника увели, князь попытался ободрить окружающих:
– Ну, про несметное число он врет, чтоб нам страшнее стало…
Живо откликнулся Дмитрий Всеволож:
– Не о его бахвальстве речь, княже. Пусть себе мелет, что хочет, мы и без него знаем, что великую силу Мамайка ведет, иначе бы с места не двинулся. Надо думать, что с литовцами делать, коли Ягайло да Олег Рязанский за спиной окажутся да ударят по сговору с Мамайкой, не сдюжим ведь!
– Потому и прошу поспешить, пока не подошел литовец. Надо вынудить Мамайку раньше времени бой принять. Только как?
Боброк покачал своей большой, тяжелой головой:
– На тот берег надо, иначе он сам не перейдет, пока ему подмога не подойдет. Будет стоять и ждать. А нам что тогда делать?
– На том берегу позади нас река будет, отступать некуда…
– Да ведь нам и так отступать некуда! Нам отсюда два пути: либо домой с победой, либо костьми в землю. Не сдюжим, так все головы сложим. А одолеем проклятых, так и Ягайло в спину ударить не сможет, Дон на защиту встанет.
– А ведь воевода прав! Все ли так мыслят?
Остальные князья и воеводы согласно зашумели, мол, не отступать пришли, насмерть биться.
– Тогда переправляемся на другой берег, пока Мамайка не подошел. И все переправы за собой порушим. Сегодня до конца дня перейти надо, чтоб завтра поутру вражину встретить, пока ему подмога откуда не подошла.
– Завтра праздник-то какой! Рождество Богородицы! – вдруг осознал кто-то.
– То и хорошо! Богородица защитница Руси, неужто не поможет детям своим с погаными сладить? Верю, заступится за русских людей, одолеем страшного ворога!
А еще в лагерь вдруг приехали двое иноков из Радонежа. Большущего роста, настоящие богатыри в схиме, с огромными кулачищами, каждый с пуд весом. Сказали, что присланы игуменом Сергием к князю.
Боброк, увидев монахов, чуть всполошился:
– Чего?! С Сергием что?
– Нет, грамоту от него привезли к князю с благословением.
Дмитрий Иванович грамоту принял с радостью, но потом озабоченно поинтересовался у иноков:
– Почему вы-то? Неужто распознал?
Тот, которого называли Ослябей, сокрушенно кивнул:
– Давно все ведал. Преподобный Сергий насквозь видит, но молчал пока. А как весть про поход дошла, спешно нас и отправил, сняв обет.
– Воевать пойдете?
– А то?! – возмутились оба инока.
– От игумена благословение получили?
– А то!
– Ну, добро.
После ухода иноков Боброк осторожно поинтересовался у Дмитрия:
– Ты о чем с ними говорил? Про что Сергий догадался?
– Я их давно к игумену приставил, чтоб стерегли пуще глаза. В Троицкую обитель много всякого сброда ходить стало, а Сергий точно простой монах, вот и отправили с Владимиром туда двоих детей боярских.
– А второго как зовут?
– Пересветом.
– Имена-то какие, точно не православные.
– У них в обители другие есть, а я как раньше звали помню. Плохо, что Сергий распознал и прочь отправил. Но хорошо, что с нами, каждый не по одному врагу наземь положит.
Не знал князь Дмитрий Иванович, что бой Пересвета с ордынским Темир-мурзой (Челубеем) поднимет дух русских воинов и спасет немало жизней, которые могли бы прерваться от руки «Железного воина». А Ослябя и впрямь голыми руками скрутит не одного вражину, потому как кулаком способен валить с ног лошадь. Имена обоих иноков из Радонежа навеки останутся в памяти потомков. В том числе и с помощью самого Дмитрия Ивановича.
О благословении на трудный бой, присланном преподобным Сергием из Радонежа, оповестили войска. Это сильно обрадовало многих и многих. Сергий с нами! Что могло быть дороже? Вовремя прислал своих иноков игумен Сергий Радонежский.
До самого позднего вечера спешно ладили мосты, переезжали сами и перевозили обоз. Те, кто уже был на другом берегу, сразу занимали оговоренные места, раскладывали походные церкви. Пора вечерю служить, тем паче перед праздником. Удары, разрушающие ненужные уже мосты, временами заглушали доносящиеся отовсюду певческие голоса.
Подпевали все, кто мог и не мог. Хриплые, грубые голоса ратников вплетались в хоры певчих и как-то сразу подстраивались, точно всегда пели на клиросе. Молились истово, прося заступничества в правом деле у Богородицы. Не за себя просили, за Русь многострадальную. Каждый понимал, что если завтра не выстоит, то в полон пойдут его мать и жена, его дети, потому как больше с ворогом справиться будет некому.
Одна надежда – на божью помощь да на свой меч. Но не было тех, кто пожалел, что пошел в поход, что завтра окажется супротив силы великой и может домой не вернуться. Боброк прислушался к тому, как молится пожилой уже воин, видно не дружинник, а просто ополченец. Мужик, оторванный бедой от сохи, просил Богородицу только не оставить раненым и беспомощным, чтоб не стать обузой для детей. А еще просил, чтоб позволила как можно больше ордынцев положить за матушку Настасью, что в Орде сгинула, за брата Петра, за сестриц Олену и Марью, за тестя своего Ондрея… Он долго еще перечислял всех, за кого завтра собирался мстить ордынцам.
