Настасье пришлось пройти через это испытание уже на третий день своего пребывания в ханском дворце. В тот вечер она прислуживала хану за ужином, а именно: стояла подле Мухаммед-Булака и пробовала все кушания, стоящие перед ним на столе. Яств было много, и все они были очень вкусные. Ничего подобного Настасья не пробовала даже в доме эмира Бетсабулы.
Мухаммед-Булак со слащавой улыбкой поглядывал на Настасью, то и дело касаясь своей холеной рукой то ее бедра, то живота, то коленей. Наконец, хан приказал Настасье опуститься на колени рядом с ним. Ему понравилась грудь Настасьи. Лакомясь различными сладостями и глазея на кружащихся танцовщиц, Мухаммед-Булак успевал потискать ладонями упругие груди Настасьи, вымазав их медом и сладкой патокой.
После ужина евнухи привели Настасью в ханскую опочивальню.
Там уже находилось несколько рабынь, две из которых делали развалившемуся на ложе хану массаж спины и голеней. Еще три невольницы, все очень красивые, сидели рядком на скамье, ведя негромкую беседу. При виде Настасьи они умолкли. Одна из них, с очами, как у лани, поманила Настасью рукой, унизанной серебряными браслетами.
Настасья несмело приблизилась.
– Присядь, – с приветливой улыбкой сказала большеглазая. – Меня зовут Лейла. А тебя?
Настасья назвала свое имя. На местном наречии оно звучало как Настжай.
– Ты родом с Руси? – промолвила Лейла. И после молчаливого кивка Настасьи добавила: – А я из Персии. Это Джамиля, – Лейла указала на свою соседку. – Она из Азербайджана.
Джамиля тоже улыбнулась Настасье и, в свою очередь, представила девушку, сидевшую с краю от нее:
– Это Галима. Она из Бухары.
Словоохотливая Лейла кивнула Настасье на двух массажисток и тихо проговорила:
– Та, что повыше ростом, это грузинка Манана. Та, что с рыжими волосами, аланка Леза. У них своя работа, а у нас – своя.
По взгляду и еле уловимому тягостному вздоху персиянки Настасья догадалась, что та имеет в виду.
Закончив массаж, грузинка и аланка уселись на скамью, утирая потные лбы тыльной стороной ладони. Обе были лишь в набедренных повязках, их крепкие, с легким загаром, тела блестели от пота, словно смазанные жиром.
– Боров уснул, – негромко обронила Манана, с неприязнью кивнув на ложе, где похрапывал хан, раскинув руки в стороны. – У вас есть время на отдых, подруги.
– Кто сегодня скачет на этом уроде? – шепотом спросила Леза.
– Вот она, – также шепотом ответила Лейла, указав на Настасью.
– Не бойся, девочка, – Манана погладила Настасью по голове. – Это только поначалу трудно, а потом приноровишься. Ты юная и гибкая, весу в тебе немного. Подружки помогут тебе. Боров сегодня в сильном хмелю, может, у него и не выйдет ничего.
– Если толстячок рассердится из-за этого, то опять заставит нас сосать свой мерзкий отросток! – сердито прошептала Джамиля.
– Ничего страшного! – вставила Лейла. – Уж лучше сосать эту гадость, чем прыгать на ней, обливаясь потом! – Персиянка опять повернулась к Настасье: – Тебе уже приходилось сосать мужской огурец?
Джамиля и Галима негромко хихикнули, уткнув носы в ладони. Их рассмешило это образное сравнение Лейлы.
– Приходилось, – ответила Настасья, вспомнив домогательства юного Исабека и заливаясь краской стыда.
– Не красней, подруга, – ободряюще шепнула Манана, коснувшись локтя Настасьи. – Все мы делали это, и не раз. Мы же рабыни. Я вот в неволе уже десять лет. Привезли меня в Сарай такой же юной, как ты.
– Я уже девятый год здесь мыкаюсь, – сказала Леза, устало прислонившись спиной к стене. – Родной язык начинаю забывать.
– А я тут уже пять лет, – грустно вздохнула Джамиля.
– А я шесть, – промолвила Лейла.
– Я хоть и второй год всего в рабстве, но уже изнемогла от всего этого, хоть головой в петлю! – вырвалось у Галимы.
– Неужели отсюда нельзя сбежать? – проговорила Настасья. – Ведь наверняка же были попытки бегства!
– Т-с! – Манана прижала палец к своим устам, взглянув на Настасью столь выразительно, что та невольно прикусила язык. – Выбрось это из головы, девочка. Из Сарая не убежать. Вокруг города по всей степи разбросаны кочевья татарской и кипчакской знати. Если тебя схватят за городом степняки, то обратно во дворец ты уже не вернешься. Будешь гнуть спину на какого-нибудь бека, доить его коров и овец, стричь и скатывать в войлок шерсть, сушить на солнце лошадиный помет для костра. А по ночам тебе придется еще ублажать этого бека в постели, хотя от работы у тебя будет ныть все тело.
– От такой жизни ты зачахнешь очень скоро, девочка, – поддержала грузинку Леза. – Уж лучше терпеть рабство во дворце, чем в степном кочевье то на ветру, то на палящем солнце.
– Обычно бегут из неволи мужчины, – сказала Настасье Лейла. – Мужчинам это легче сделать, чем нам, женщинам. На реке Волге есть острова, куда татары не суются, поскольку боятся большой воды. Невольники прячутся на этих островах в летнюю пору, затем кто-то прибивается к торговым караванам, кто-то сам добирается до лесов и гор, куда татары тоже опасаются соваться. Ведь их родная страна – это голая степь.
Беседа невольниц прервалась с пробуждением от дремы Мухаммед-Булака. Увидев Настасью, хан нетерпеливо заерзал на постели, жестами показывая, чтобы русскую невольницу поскорее подвели к нему. Спьяну Мухаммед-Булак не мог выговорить все слова, к тому же мысли его явно не поспевали за его желаниями.
– Сними с себя все украшения, так будет легче скакать на этом борове, – шепнула Лейла Настасье. – И распусти волосы, пузатик это любит!
Видя, что ее подруги по несчастью совершенно не боятся хана, позволяя себе даже втихомолку насмехаться над ним, Настасья почувствовала себя увереннее. Она сбросила с себя набедренную повязку, живо поснимала с рук и шеи браслеты и ожерелья, распустила свою толстую русую косу. Подойдя к распростертому на ложе Мухаммед-Булаку, Настасья стала делать все то, что ей негромко подсказывала стоявшая у нее за спиной Лейла, видимо, уже хорошо изучившая повадки своего господина.
Сначала Настасья легонько поглаживала мягкое пухлое тело хана, от которого исходил слабый аромат амбры. Начиная от груди и плеч, она неизменно заканчивала свои поглаживания в паху у хана, где среди густой кудрявой поросли ее пальцы нащупали небольшую круглую колбаску, которая у нее на глазах увеличилась в размерах почти втрое, обретя твердость и упругость.
– Теперь соси его отросток, но не спеша, – молвила Лейла сзади, приникнув почти к самой спине Настасьи. – Да осторожнее, не укуси его! Бычок может разъяриться.
Настасья покорно склонилась над ханским срамным местом, с ужасом сознавая, что эта напрягшаяся дубина гораздо крупнее той детской интимной игрушки, которую надоедливый Исабек легко всовывал ей в рот до самого основания. Видя затруднение Настасьи, Лейла пришла ей на помощь. По ее знаку Джамиля ловко вскочила на ханское ложе и, присев над лицом Мухаммед-Булака, соединила свое розовое чрево с его маленькими пунцовыми устами.
