Ирландец отпил добрый глоток бренди.
– Пусть так. Расскажи о другом пути… «до крайности очевидном».
Брови Аврелиана сошлись еще больше.
– Расскажу, хоть это и нарушит весьма важный обет молчания. Существует… способ, некое принесение нечестивой жертвы, который мог бы расколоть мертвую зону и устранить все препятствия для разрушительных магических атак на наших врагов. Это будет равнозначно…
– И что за способ? – прервал Даффи.
– Физическое действие, которое вкупе с необходимыми заклинаниями обернется вызыванием всесильного духа, столь древнего и злого, что это превосходит человеческие представления. Стоит ему вступить в дело, и существующее равновесие сил опрокинется, как если бы на чашу ювелирных весов поставить бочку с булыжниками.
– Что это за способ? – повторил Даффи.
– Горстке посвященных он известен как Ужасный Неодолимый Гамбит Дидиуса, открытый около тысячи лет назад колдуном-римлянином, после чего столетия хранимый и воспроизводимый немногими людьми величайшей учености и беспринципности. Он так никогда и не был использован. Сейчас, насколько я знаю, в мире остались лишь две копии его описания: одна в самом недоступном хранилище библиотеки Ватикана, другая, – указал он на свой книжный шкаф, – очень древний манускрипт вон там.
Ирландец открыл рот, но Аврелиан поднял руку, требуя не перебивать его.
– Действие, что открывает врата для этой ужасающей помощи, есть не что иное, как кровавое жертвоприношение тысячи христианских душ.
Даффи моргнул.
– Ого! Ясно.
– Это, разумеется, возможно. Используя свое влияние и хитрость, я мог бы организовать самоубийственную вылазку тысячи солдат, а затем смотреть с крепостных стен, как они гибнут, и произносить тайные заклинания. И это, бесспорно, спасло бы Вену… от турок. Думаю, однако, что лучше умереть, не прибегая к такой помощи. Подобное черное жертвоприношение разрушает душу исполнившего его волшебника – кроме прочих последствий, я остался бы после этого не более чем слюнявым идиотом – и, что еще важнее, оно поразило бы весь Запад. Даже вкус пива заметно изменился бы.
Даффи вновь допил свой бокал.
– Однако же, – произнес он после паузы, – ты, как я вижу, не уничтожил свою копию.
Аврелиан ответил не сразу, холодно оглядев Даффи:
– Разве я учу тебя, как держать меч?
– Не в последнее время. Извини.
В последовавшей затем неловкой паузе Даффи снова наполнил бокал и сделал хороший глоток.
«Знатная штука это испанское бренди, – подумал он. Уселся поудобнее и отпил еще. – Просто великолепно…»
Несколько минут Аврелиан попыхивал коротким окурком тлеющей змеи и разочарованно поглядывал на похрапывающего ирландца. Наконец окурок стал слишком коротким, чтобы было удобно его держать, и волшебник положил его в пасть каменной головы горгульи на столе. Он уже собирался разбудить Даффи и отослать его назад в казармы, когда ирландец открыл глаза и взглянул на него настороженно и совершенно трезво. Потом внимательно оглядел комнату и столь же внимательно обследовал собственные руки. Обратившись к Аврелиану, Даффи заговорил на древнем кельтском диалекте.
– Я задавался вопросом, когда мы встретимся, – сказал он. – Уже долгое время я находился на пути к пробуждению. – Он облизнул губы. – Что за мерзость я пил?
– Специально очищенное вино, – ответил Аврелиан. – Ты больше не Брайан Даффи?
– Не теперь. Мне… мне снился разговор с тобой, Мерлин, когда ты предложил мне меч Калаг Болг, а я отверг его?
– Нет. Все случилось наяву – в этой самой комнате, чуть более пяти месяцев назад.
– О-о… Мне казалось, это произошло совсем недавно. Надо думать, я был еще в полусне. Мог вспоминать и узнавать вещи, но не владел своей речью.
– Верно. Еще во многом то был Брайан Даффи, но твоя сущность присутствовала в достаточной мере, чтобы наделить его необъяснимыми воспоминаниями… и напрочь лишить покоя.
– Знаю. Перед тем мне вновь и вновь снилось завершение прежнего пути – последняя холодная ночь на берегу озера. А потом было сражение в лесу – там я полностью пробудился, но совсем ненадолго. Я видел тебя, но мы не успели поговорить до того, как мне снова сгинуть.
– Несколько последних месяцев он был вне моей видимости. С того дня случалось ли тебе полностью пробуждаться?
– Я вроде бы припоминаю, как три или четыре раза: просыпался ночью, видел часовых и факелы вокруг и снова засыпал. Не могу сказать, когда это было, – возможно, это лишь воспоминания из моей… жизни. Но прошлой ночью я очнулся в солдатской таверне, где, играя на арфе, вел хор в одной старой веселящей сердце песне. Все подхватили слова, каждый на родном языке, – мало что меняется за века. – Даффи улыбнулся. – А теперь, похоже, настало время разговоров. Итак, что поставлено на карту?
– Как лучше объяснить? – Целую минуту волшебник молчал, плотно сцепив пальцы. Затем подался вперед и раскатистым слогом древнескандинавского языка проговорил: – Помнишь ли, Зигмунд, тот меч, что ты вытащил из Бранстокского Дуба?
Кровь отлила от лица Даффи, но, когда он заговорил, ответ его был по-прежнему на кельтском.
– То было… в давнем прошлом, – пробормотал он.
– Страшно подумать, насколько давнем, – также на кельтском согласился Аврелиан. – Но тогда уже приоткрылось происходящее теперь.
Даффи покрылся потом.
– Хочешь ли ты, чтобы я… ушел, позволив ему явиться? Боюсь, за столько времени от него мало что сохранилось, но, если ты решишь, я это сделаю.
– Нет, Артур, будь спокоен. Довольно, что ты не утерял большую часть его воспоминаний. Весь Запад, – а это больше, чем ведомо тебе, – пошатнулся, и ему грозит гибель. По всему видать, близится та битва, пророчества о которой открылись так давно.
Лицо ирландца приобрело нормальный цвет, но сам он еще казался потрясенным.
– То есть… на самом деле… Сурт с далекого огненного юга…
– Он зовется Сулейман.
– … и полчища Муспелльсхейма…
– Они зовут себя мусульманами.
– И угрожают… кому? Айзирам? Кельтам?
– Да. И еще галлам, саксам, римлянам и всем остальным к западу от Австрии, где мы теперь находимся. Даффи нахмурился.
– Так мы сражаемся в Австрии? Обороняем саксов? Не вернее ли отойти и укрепиться на наших землях, чтобы быть готовыми встретить их там?
– Нет, ибо, если они прорвутся здесь, во всей Англии может не хватить камней, чтобы выстроить стену, способную их удержать. Мы не можем позволить им воспользоваться моментом. И еще… из детей покоренных наций они воспитывают солдат, так что оставленные нами при отступлении станут источником пополнения, с которым рано или поздно придется сражаться. – Старик вздохнул. – Даже если случится, что нам все же придется сдать Вену и отступить, это будет подобно отступлению с обрушенных стен замка, с тем, чтобы защитить главную башню. На такой шаг идешь, только лишь когда не остается выбора.
