Сначала я решил, что это сон. В последнее время я часто путал сон с явью. Это оттого, что сны мои стали другими. Успокоились, что ли, постепенно сравнялись с реальностью. Если раньше я мог точно определить разницу, теперь граница размылась. Я почти не видел кошмаров, и в жизни кошмара стало гораздо меньше, даже свет изменился — что-то произошло, то ли с воздухом, то ли с солнцем, оно светило, словно через лимонную воду, утром ярче, вечером нежнее.
Сейчас тоже светило это лимонное солнце, и в конце квартиры в плетеном кресле сидел человек. Мертвый, конечно, живых я не видел давным-давно, и это, кстати, тоже наводило на мысли. Иногда я чувствовал, что все это не по-настоящему — не может же быть, что людей вообще не осталось?
Но я старался об этом не думать. То есть я размышлял об этом, но верхним мозгом, стараясь не углубляться. А сейчас я думал про того человека, в кресле.
Я прицелился ему в голову, хорошо, если мрец мертвый, а если начнет прыгать? Можно было выстрелить, на всякий случай, для уверенности, я не стал этого делать. Стояла солнечная тишина, мне не хотелось ее разрушать. Подошел ближе, окликнул.
— Эй!
Он, конечно, не ответил.
Приблизился на длину ствола. Он сидел ко мне спиной, уронив голову. На шее был вертикальный рубец. Свежий, раньше у него такого не было.
Это был Ной. Тот самый, с которым мы пришли сюда, в Москву. Теперь он сидел рядом со мной, закинув ногу на ногу, совсем мертвый.
Я думал, что он не выжил. Не верил в это, Ной не очень сочетался со здешней жизнью… Но он выжил. И, судя по всему, даже преуспел — на коленях у него лежал карабин. Тот самый, с которым он вышел из Рыбинска. Он сохранил его, настоящее оружие для настоящего человека. И приумножил — в кобурах на поясе болтались вполне себе нормальные револьверы, а вокруг плеча патронташ с желтыми пузатыми патронами.
Непонятно, с чего это он умер. Просто умер, так тоже происходит.
Я обрадовался. Не тому, что Ной умер, а тому, что мы встретились. В этом что-то чувствовалось, я встретился с другом. Правда, он ничего не мог мне сказать, но он и раньше разговорчивостью не отличался, все больше ныл и размазывал сопли.
За то время, пока я его не видел, Ной возмужал. Стал пошире в плечах, прибавилось шрамов, правая щека изуродована ожогом.
Я взял карабин. Ной держал его крепко, вцепился, как в последнюю надежду, пришлось ломать пальцы. Каждый. Опухшие пальцы-то. И веки опухшие. И на щеках сосуды выступили. Судя по всему, он умер от сердечного приступа. Смерть вполне подходящая для Ноя, наверное, он мечтал о такой — тихо, скромно, спокойно.
Приятно. Давно забытое ощущение — держать настоящее оружие. Я проверил ранец Ноя. Все, что полагается. Порох, рожок, пули, пыжи, пулелейка.
Не удержался. Зарядил. Открыл окно. Целиться особо некуда, на соседней крыше фонарь, конечно, старый. Расстояние подходящее. Пуля срубит ножку фонаря со свистом, конечно, я разучился стрелять из настоящего оружия, уже давно не стрелял, но руки не обманешь, руки должны помнить…
Так и не выстрелил.
Зацелился. Палец точно прилип к курку, застыл, я не решился надавить, не смог.
Из-за тишины. Она висела уже слишком давно, и мне не хотелось ее разрушать.
К тому же это было не мое оружие, это был карабин Ноя. Я решил, что он должен им и остаться. Вложил оружие в руки мертвеца.
Сел на пол. Смотрел на город. Ной сидел рядом. Наверное, надо было как-то по-другому сделать, похоронить достойно, сжечь, или взорвать — пороха было достаточно. Но я ничего не предпринял, сидел просто, почти час, наверное, сидел.
Ушел. Не взял ничего, ни оружия, ни снаряги. Спускался по лестнице, четыре этажа, семьдесят две ступени, и к семьдесят второй я забыл, как его звали, и вообще, забыл все.
На четвертом этаже в холле обнаружил то, что нужно. С потолка свисала пластиковая труба серого цвета, достаточно длинная и достаточно крепкая. Как раз подойдет для мачты. Вырубил отрезок нужной мне длины, с удовольствием отметив, что пластик за годы не расслоился, по-прежнему крепок, по-прежнему держит, и еще сто лет выдержит, я надеялся, что столько нам не придется на плоту скитаться.
Вернулся к Алисе. Поставил мачту и натянул четыре троса — чтобы не падала и чтобы плот держался крепче. Приделал к мачте парусную поперечину, не знаю, как она правильно называлась, и прикрепил к ней парус. На корме устроил жаровню из решетки, посередине, на безопасном для воды возвышении, установил палатку и ящик для припасов, а на носу закрепил кресло. Алиса спросила — а не спешу ли я? Да, снег лежит высоко, но до нашей крыши он не достает почти метр. Я успокоил ее, сказал, что она не жила в Рыбинске и поэтому совсем не разбирается в разливах. Они приходят внезапно, ночью, и заполняют все мутными грязными потоками, вода прибывает с каждым часом, и вот уже затоплено все, и первые этажи, и невысокие дома, и брошенные машины. Так что, когда начнется потоп, лучше быть собранным. И у нас уже все готово — плот, вода, еда, патроны, все запасы. Скелет не обманул — в указанном месте, в доме с треугольными окнами, на последнем — техническом — этаже мы нашли тайную комнату. Шахтерские кладовые, точка отступления. Тушенка, крупа, пищевые брикеты, фильтры для воды, дрова. Патроны, карты, другие ценные вещи…
А зима была действительно долгой.
Никогда не думал, что зима может тянуться бесконечно, почти год. Лежал снег, выли метели, и солнце светило красно и недолго, так что я иногда даже сомневался, придет ли этому конец.
Но дни постепенно удлинялись, солнце меняло цвет на желтый, снег не падал, а ветер пах весной и влагой и дул на север, куда ушли шахтеры. Вода чувствовалась. Каждый вечер мы собирались в комнате Егора и сушили промокшую одежду. Вода собиралась в углах комнат и, несмотря на холод, прорастала бледными длинноногими грибами, Алиса, городской человек, хотела попробовать, я отговорил, слишком уж на поганки смахивало. Рифленые рукояти винтовок, несмотря на смазку, покрылись ржавчиной, которую мне было лень счищать. Я вообще оружие забросил, чистил и проверял раз в неделю, следил только, чтобы патроны не отсырели и чтобы на самом плесень не поселилась.
И вот я проснулся оттого, что мне по голове барабанили зайцы.
— Дэв!
В дверях стояла Алиса. Взволнованная, в красной куртке, в воде почти по колено, рукава засучены, на голове повязка. Сабли на поясе не хватало, а в остальном очень ничего, видел такое в журнале, предводительница пиратов.
— Кажется, началось, — сказала она. — Давай, просыпайся. Пока дрых, все растаяло.
Я вступил в воду, она оказалась холодной, как полагается воде разлива.
— Поторапливайся, скоро совсем затопит, — прикрикнула Алиса.
Я стал поторапливаться.
Печка оказалась залита, и ботинки промокли, но я не стал привередничать, надел мокрые, что было неприятно, но не смертельно. Снял с люстры рюкзак, снял карабин, собрался, на это ушло минуты четыре. Вода действительно прибывала.
