– Глупость, а не нож. И не как у Данди.
– А я думала себе его у Маланьи выпросить, она им щепки колет на растопку, я видела.
– Плюнь. Я тебе хороший ножик подберу, годный.
– А тот чем плох?
Ирка оценила нарезанные полоски бересты, решила, что хватит, и ответила:
– Тяжелый, таскать запаришься. В хозяйстве работать таким неудобно – хлеб там порезать или рыбу почистить. А для боя – непрочный, ручка у него полая.
– Зато внушает!
– Только тем, кто не в курсах. Ладно, давай лапник резать. Ты вот с той елки ветки режь, старайся без снега чтобы.
– Жалко же!
– Жалко у пчелки в попке. Они все равно снизу отмирают. Вот я сейчас отмершие и соберу.
Скоро Ирка выбрала местечко – как раз под здоровенной елью. Разгребла снег до земли под костер, аккуратно положила рядком несколько кусков тонкого сухостойного дерева, сделав настил для костерка, сверху набросала лоскутки бересты, вперемешку с отломанными от ствола ели сухими сучками, длиной и толщиной с половинку карандаша, выше положила сучки потолще.
Вера все еще корячилась с лапником, и пришлось ей помогать. Наконец нарезали достаточно, чтоб сесть. И с наслаждением сели, прислонившись спинами к стволу ели.
Почистив от смолы лезвие, Ирка вставила финку в ножны и ухмыльнулась:
– У нас в Карелии девушки раньше, как до замужества дело доходило, носили на поясе пустые ножны от финки. Парень, решивший посвататься, вставлял в ее пустые ножны свою финку. При следующей их встрече смотрел, если его финка была в ножнах, значит, можно засылать в дом девушки сватов. А если ножны пустые, значит она не хочет замуж за этого парня.
– Это ж сколько финок можно было так на халяву добыть! – сделала неожиданный вывод Вера.
Ирка не нашлась что ответить. Зашуршала в рюкзаке, достала несколько маленьких присоленных ржаных сухариков, протянула Вере. Потом взяла небольшую фляжку, прополоскала рот, сплюнула. Протянула флягу напарнице:
– Не пей, только рот прополощи. И на еду не налегай.
– Почему?
– Тяжело будет идти. Вспотеешь от выпитого, больше с потом уйдет, чем выпила. Проверено. До дома доберемся, там душу и отведем.
Ирка запалила маленький бездымный костерок. Тепло отразилось от нависших веток, и от маленького костерка стало даже жарко.
– Переобуйся пока. Пусть ноги отдохнут.
– Ага. А ловко у тебя, Ирэн, костер получился.
– Да ничего сложного. Видела, как делала?
– Видела.
– Вот в следующий раз сама сделаешь. Только запомни, береста горит всегда и везде, только когда горит, сворачивается, как пружина. Вполне может костерок разбросать. Я потому меленькими полосками ее и кладу.
– Ах, я б за шоколадку душу отдала. Так шоколад люблю… У вас в запасе есть? Ну хоть немножко, а?
Ирка ухмыльнулась:
– Поискать – найдется. В виде премиальных по итогам конца квартала…
– При превышении дебета над кредитом премии не будет? – ужаснулась Вера.
– В точку, Вер. Пока сухарики кушай.
И сама с грустью подумала, что теперь долго не увидит не то что шоколада, его-то как раз Виктор жаловал и на складе был и плиточный шоколад, и какао-порошок. Только вот расходовать его пока не планировалось, равно как такие милые пустячки, как зефир, конфеты, пастила, мармелад… Ирка не была сладкоежкой, но любила попить чай с чем-нибудь вкусненьким. А вкусненькое кончилось… И то, что на вылазку пришлось брать не шоколадку (как в то, прошедшее навсегда время), а самодельные сухарики – было признаком, еще одним признаком Беды.
В караулке, где осталась наша тройка, достаточно тесно – кроме нас тут еще публики хватает.
Разговоры стихают, когда оттуда, куда ушла компания, доносится короткая пальба, быстро стихшая, впрочем. Еще вроде кричат что-то, но не разобрать что кричат. Мне кажется, что-то командно-строевое, вроде: «Шаг и-и-и-и раз!»
– Вошли, – говорит Саша.
Ему виднее, он тренировки своими глазами видел, а я как-то не удосужился.
– Павел Саныч говорил, что у них получилось смешанное построение, с учетом противника. Передняя шеренга вся в железе, в наклон свои протазаны упирают в пол и ногой придерживают, в правой поднятой руке что-либо дробящего действия – голову прикрывают. Вторая шеренга на высоте пояса алебарды держит, а третьи – на уровне лица. Ну и по команде сначала передвигаются на шаг первые, потом по очереди. Так что есть кому встретить, если кто кинется.
– Сзади они уязвимы, – замечаю я сокрытую от всех остальных истину.
– Не, сзади у них рогатки и стрелки. Да еще саперы грозились двери блокировать. Палаты и кабинеты потом чистить будут. Сейчас коридоры и лестницы главное.
Сидим, ждем.
– Вот не понимаю я этих фанатов железа, – продолжает вполголоса Саша.
– Что, совсем?
– Совсем. Ты б посмотрел, с каким трепетом они это железо перебирали. Прямо скупой рыцарь с золотом.
– Ну так символы власти – что железо, что золото.
– А женщины? – хитро посматривает Саша.
– Женщины после.
– И что сильнее?
– Ну об этом споры были издавна.
– Ага, знаю.
И Саша цитирует наизусть зазубренное в школе:
– Все мое, – сказало Злато.
– Все мое, – сказал Булат.
– Все куплю, – сказало Злато.
– Все возьму, – сказал Булат.
– Ну в общих чертах так и есть, – соглашаюсь я.
Саша посмеивается.
– Там еще пародия-продолжение была. Кто-то из Толстых написал:
– Ну и что? – спросило Злато.
– Ничего, – сказал Булат.
– Так ступай, – сказало Злато.
– И пойду, – сказал Булат.
– И что, тебе никогда не хотелось в латах побегать, мечом помахать? – спрашиваю у Саши.
– Не.
– Даже в компьютерных играх?
– Не, в играх мне магом быть нравилось.
Сидящий рядом с нами мореман неодобрительно смотрит.
Ладно, помолчим.
Время ползет медленно и нудно.
Выхожу из караулки, где успели накурить до сизого воздуха, размять ноги.
Неожиданно вижу бегущих к нам трусцой людей – один точно из наших, легковооруженный, третья шеренга. Рядом трое работяг, одного из них двое других поддерживают с боков под локти.
Ясно, первые потери пошли.
Из караулки вываливается куча народа – некоторые недовольно бухтят, но, судя по голосу Надежды, это ее рук дело: освободила место для приема раненых, выгнав курильщиков вон.
