– Отчего же?! – поразилась Вера.
– Я учил его наизусть, по приказанию папеньки.
– Что же вы учили?
Коля встал, выкинул вперёд руку, набрал в грудь воздуха и, выпучив глаза, забарабанил:
– Я памятник себе воздвиг нерукотворный к нему не зарастёт народная тропа вознёсся выше он главою непокорной александрийского столпа…
– Недурно, – стараясь не смеяться, сообщила Вера, когда мальчик закончил и долго ещё, стараясь отдышаться, как рыба, хватал ртом воздух. – Надо полагать, вы много времени потратили, чтобы затвердить это?
– Целую неделю! – с гордостью заявил Коля. – Дольше я только «Символ веры» учил у отца Евлампия!
– Так объясните же мне, в таком случае, как вы поняли это стихотворение.
Просьба гувернантки поставила Колю в тупик, и он долго и растерянно смотрел на Веру своими черешневыми глазами.
– Как можно… понять стихотворение, мадемуазель? – наконец почти шёпотом спросил он, и Вера снова чудом не расхохоталась.
– Сами, своими словами расскажите мне, о чём писал Пушкин в этом произведении, что он хотел сказать?
– Ну… памятник… народная тропа… как у нас к колодцу, – пожал плечами Коля. Вера озабоченно подумала, что «Памятник» слишком сложен для девятилетнего мальчика, но всё же храбро постаралась растолковать простыми словами классическую оду. Коля морщил лоб, ерошил пальцами волосы, сопел: силился понять, но видно было, что дело с места не идёт.
– Я глупый, да? – огорчённо спросил мальчик. – А папеньке очень нравилось…
– Я тоже рада, что вы учите стихи, – улыбнулась Вера. – И что вам нравится Пушкин. Послушайте лучше вот это:
Глухой глухого звал к суду судьи глухого.
Глухой кричал: «Моя им сведена корова!»
«Помилуй! – возопил глухой ему в ответ,
Сей пустошью владел ещё покойный дед!»
Судья решил: «Почто идти вам брат на брата?
Не тот и не другой, а девка виновата!»
С последними строчками Коля захохотал.
– Неужели это тоже Пушкин? Как… как забавно! И весело! Ещё, мадемуазель, ещё, пожалуйста! Вы так славно читаете, вот бы мне научиться!
– Вы научитесь непременно, но вам пора гулять, – едва скрывая сожаление, вздохнула Вера. – А у меня – занятия музыкой с Аннет.
Полтора часа занятий пролетели, как одна минута: Аннет, несмотря на свои восемь лет, была старательна и очень одарена музыкально. Уроки с ней Вера считала удовольствием, девочку не надо было ни подгонять, ни поощрять, она сама рвалась к инструменту и всерьёз расстраивалась, когда Вера прекращала занятие. Князь считал, что всё хорошо в меру, и был уверен, что от долгого сидения за фортепьяно у дамского пола развиваются мигрени. Вера не осмеливалась спорить, хотя и видела: серьёзные занятия могли бы очень развить эту умную, любознательную малышку.
Весело поблагодарив гувернантку, Аннет убежала играть. Вера собрала ноты, закрыла инструмент и вышла из залы. Было около полудня, но, взглянув в окно, девушка увидела, что над взволнованно шелестящим садом собираются тучи. Всё небо над озером уже сплошь было обложено густой синевой, по воде бежала быстрая рябь. Следовало выйти в сад и поискать Колю.
Когда Вера, на ходу набрасывая шаль, спустилась в парк, там уже сильно потемнело, и старые липы в аллеях глухо гудели ветвями. Ветер гнал по дорожке песок и сухие листья; вдалеке блеснула сверкающей нитью молния, приглушённо загрохотал гром. Домик голубятни, поднятый на толстом столбе, смутно белел на фоне неба; стая турманов бесстрашно носилась над ней, и Вера, остановившись, невольно залюбовалась кувырканиями пушистых пёстрых комков.
– Что вам здесь нужно? – послышался сердитый голос, и из голубятни высунулась встрёпанная голова Сергея. Скомканную фуражку он держал в руке, рукав холстинной рубашки был испачкан голубиным помётом.
– Я ищу Колю, он не у вас?
– Нечего Кольке делать здесь! – Сергей, недоверчиво сощурившись, поглядел на Веру. – На что вы смотрите?
– На ваших птиц. У вас замечательные турманы, – заметила Вера, не сводя взгляда с рыжего красавца, совершавшего виртуозные сальто-мортале над самой крышей голубятни. – Вот этот, кажется, делает сразу три оборота?
– Да, в самом деле! – хвастливо подтвердил Сергей, презрев лесенку и лихо спрыгивая с трёхаршинной высоты на траву. – А вы понимаете в голубях, мадемуазель?
– Мой старший брат в Москве их очень любил и держал голубятню… Да где же Nikolas? Вот-вот польётся дождь…
– Сидит где-нибудь в сирени, весь в стихах и соплях! – презрительно усмехнулся Сергей. – Вам же приспичило морочить ему голову россказнями!
– Nikolas очень разумный мальчик, у него пытливый ум, – сдержанно сказала Вера. – Я рада, что могу ему помочь.
– Дурак он набитый, и вы – дура! – неожиданно выйдя из себя, выкрикнул Сергей. Синие глаза его потемнели, он смотрел на Веру с неприкрытой ненавистью, весь подавшись вперёд, словно изготовившись для драки. Растерявшись и не понимая, что спровоцировало эту метаморфозу, Вера не сразу нашлась с ответом, а через мгновение её возмущённое «Вы несносны, Серж!» заглушил вихрь в полотняной курточке и выцветших штанишках. С треском вылетев из кустов, Коля толкнул старшего брата обеими руками в грудь.
– Ты… ты не смеешь! Ирод! – отчаянно, со слезами выкрикнул он.
– Кто не смею – я? – неприятно усмехнулся Сергей и сильным ударом отправил Колю обратно в кусты. Тот вскрикнул жалобно и гневно, упав на спину. Сергей кинулся к нему с кулаком на замахе, но тут уже Вера окончательно пришла в себя и перехватила этот кулак.
– Прекратите немедленно!
– Пошла прочь! Нищая мерзавка! – выругался мальчик, дёргая руку. Но Вера, хоть и с трудом, всё же удержала его.
– Ос-та-но-ви-тесь, Серж! – отчеканила она, разозлившись уже по-настоящему и стиснув локоть Сергея так, что тот сморщился от боли. – Меня вы можете оскорблять, как вам вздумается: мне это, право, всё равно. Я видела детей и грубее, и глупее вас, удивить меня вы никак не сможете. Но если вы ещё раз ударите брата, я немедленно пойду и пожалуюсь вашему отцу!
– Пустите… фискалка! – с перекошенным лицом выпалил Сергей и рванулся изо всех сил. Вера, не сумев удержать, выпустила его руку, покачнулась, чудом не упав, – и Сергей тут же кинулся к сидящему на земле Коле. Вера бросилась за ним… и остановилась, внезапно с налёту ударившись головой о чей-то живот. Она испуганно выпрямилась. Перед ней стоял князь Тоневицкий – в охотничьей куртке, перемазанных грязью сапогах и с ружьём.
– Боже мой… – пробормотала Вера. – Простите, ваше сиятельство…
– Станислав Георгиевич. Мы ведь условились, – спокойно напомнил он, не глядя на Веру. Синие холодные глаза князя были устремлены на сыновей, и, повернувшись, Вера увидела, как бледнеет лицо Сергея, вытянувшегося перед отцом и неловко одёргивающего подол испачканной рубашки.
