Он молча сидел за столом, родители спешно и молча заглатывали пищу. Молчание их было молитвой, чтобы сын не завел снова — но он не выдерживал, затягивал продолжение своей бесконечной литании: перечни фактов, перечни комментариев, убийства в лагерях, убийства на фронтах, убийства мирных жителей, убийства и пытки в коммунистических странах, убийства и пытки в некоммунистических странах, убийства и пытки во всех странах…
(См. «Историю Шикасты» т. 3011, «Век Идеологий». Раздел «Автопортрет наций. Географические области или временные объединения народов с целью обороны или агрессии — образования, считающие себя лучшими, более цивилизованными и благородными, нежели их противники, для стороннего же наблюдателя никакой разницы не представляющие». Также т. 3010. «Психология массы. Механизмы самозащиты».)
Созвучия с национальными мифами парень не ощущал и не мог понять, что в них находят другие, полагал, что они притворяются. Он принадлежал к поколению, к части поколения, рассматривающей газеты как инструменты распространения лжи и только лжи, автоматически переводящей содержание теленовостей или документального фильма в вероятный вариант правдивой версии; как иные верующие постоянно напоминают себе о кознях Диавола, эти люди напоминают себе и всем окружающим о том, что никакой нации не доступно истинное освещение событий, что правда, если и добирается до сознания людей, то лишь окольными путями и с большим опозданием.
Все это так, все это верно, все это шаг вперед, к свободе от миазмов Шикасты.
Но для него не было пользы в этом, ибо не было в нем доброты.
К родителям он становился все более нетерпим. Мать, обычная женщина средних лет, казалась себе старухой с больным сердцем. У нее уже случился сердечный приступ. Отец уговаривал, убеждал, даже умолял.
Но ангел-мститель, вооруженный своей правотой, буравил родителей неверящими глазами: как же так? Неужели вы такие?
Наконец отец заявил сыну, что если он не может обращаться с матерью подобающим образом… «Да! И со мной тоже! И со мной!»… то лучше ему покинуть дом.
Парню едва исполнилось шестнадцать. И родители его вышвыривают из дому! Что ж… Чего еще от них ожидать… Так он и думал.
Он нашел комнату в доме одноклассника и с родителями больше не виделся.
В школе он тоже себя проявил.
Маленькая школа маленького городка ничем не удивляла своих ничем не примечательных учеников. Он живым упреком врос в заднюю парту, сложив руки на груди и вытянув ноги, поражая пиками ресниц одну избранную цель за другой. Должным образом испросив на то разрешения поднятием руки, он вставал и выстреливал в учителя вопросом: «А разве неизвестно, что… Может быть, вы не знаете о… Кажется, в „Правительственном вестнике" номер… Не думаете ли вы, что такая-то книга должна быть рекомендована по этой теме?»
Учителя его боялись абсолютно все, как и большинство учеников. Некоторые им, однако, восхищались. В это время экстремистские группировки уже стали головной болью властей, которых прилагательное «молодежный» заставляло настораживаться в ожидании какого-нибудь гадостного существительного. Парню не исполнилось еще семнадцати, но имя его уже узнала полиция. Директор школы решил застраховаться от будущих неприятностей и информировал «органы».
В свои семнадцать он уже перепробовал ряд группировок различного толка. Приближался к правым, к независимым, но остановился на левой, революционной. Но и здесь одна страна была хорошей, а другая плохой, одна вера превосходной, другая же вовсе дрянь. Вновь посыпались вопросы: «Неужели вы не читали… Разве вы не знаете… Вы, конечно, слышали, что…» Становилось ясно, что ему придется основать собственную группу, но он не торопился. Для того чтобы сводить концы с концами, парень поворовывал, принял участие в нескольких мелких групповых вылазках уголовного характера. Без особой щепетильности он устраивался на месяц-другой на чьей-нибудь квартире, за чужой счет питался, пристраивался к девушке. Аморальностью он отличался полнейшей, но с каким-то дружелюбным, снисходительным оттенком. Уличенный в каком-нибудь воровстве, он реагировал лучезарной улыбкой, освещающей все вокруг него нелестным светом. Политическая репутация его еще не сформировалась, но, в общем, его считали умным, живучим, хотя и недостаточно осторожным.
Когда наконец он сформировал свою собственную группу, куда входила дюжина молодых людей обоего пола, критерием их отбора была не политическая ориентация. Каждый из них прошел собственную школу лишений физических и духовных, на каждого наложила отпечаток война. Каждый мерил мир презрительным или ненавидящим взглядом: «Вот ты какой… Вот вы какие…» Нет дела им до утопий будущего, как и до самого этого будущего. В этом их отличие от разного рода революционеров и религиозных визионеров. Они не собирались устраивать рай на земле ни в грядущем году, ни в следующем десятилетии, ни вообще в будущем. Но когда рухнет этот лживый, гнусный, лицемерный мир, все увидят наконец, каков он был.
Их задача — сорвать маску с системы, разоблачить ее физиономию.
С ними вера их, но нет программы. С ними истина, но как ее употребить? У них словарь, но язык не складывается.
Они следили за действиями повстанческих движений, за вылазками террористов
Они видели, что им нужны события, ситуации.
Устроили похищение политика, инициатора некоей ими осуждаемой акции, потребовали в качестве выкупа освобождения некоего по их мнению невинно осужденного. Освобождения не добились и застрелили заложника, бросили труп на городской площади. «Вот ты какой… — сказали они миру, — и вот мы как!»
Убийство не планировалось. Похищение проработали детально, но не ожидали, что придется проливать кровь. Почему-то верили, что им отдадут то, чего им желалось. Эта непродуманность, поспешность вызвала озабоченность у некоторых членов группы, они потребовали более серьезного подхода к действиям, анализа, взвешивания — в общем, большей ответственности.
Описываемый индивид шестой выслушал их внимательно, но его темные глаза глядели мрачно. «Вот вы какие… Чего от вас ожидать?» — такой в них читался приговор.
Приговор воплотился в «несчастные случаи» с двумя из протестантов в течение двух последующих дней, и теперь он руководил группой тех, кто уже не рисковал считать его подход «непродуманным и поспешным».
Группой из девяти человек, из них три женщины.
Одна из женщин назначила себя в «его» пассии, но его тот подход не удовлетворил. Секс в группе он ввел групповой, в разных сочетаниях и комбинациях, буйный, изобретательный, с наркотиками, пиротехникой и оружием. С брусками гелигнита, к примеру. В результате в ходе очередной оргии четверо членов группы дезынтегрировались на составляющие. Он удовлетворился оставшимися, нового набора не производил.
Четверо ветеранов заметили его страсть к рекламной шумихе. Он настоял на «погребальной службе», прямо-таки напрашиваясь на внимание полиции, так и не разобравшейся в причинах бойни, провоцируя арест. Элегии и оды в честь «павших в борьбе», поэмы, «социалистический реквием», символическая фигура героя на стене пустого пакгауза, в котором эта трагикомедия имела место быть…
