— Инсент, — позвал я.
— Ну да, я знаю, вы хотите меня наказать. Вы хотите отослать меня назад в ту жуткую больницу!
— А мне-то казалось, что тебе там понравилось.
— Ну да, только здесь совсем другое. Теперь я в самой гуще настоящих событий.
Кафе уже было полным-полно. За исключением троих — меня, Инсента, Кролгула, все посетители были шахтеры-волиенаднанцы. Всех иностранцев тут автоматически считали представителями властей Волиена или шпионами — хоть с Волиена, хоть, как недавно стали подозревать, с Сириуса. После митинга в кафе собралось человек пятьдесят шахтеров, они хотели обсудить свое положение, прочувствовать свою тяжелую участь, и еще они, очевидно, удивлялись, как так вышло, что их представляют Кролгул и его постоянный спутник Инсент.
Кролгул, чувствуя по взглядам людей, что они о нем думают, нахмурился и вступил в серьезную дискуссию с молодой женщиной — коренной жительницей этого города, и с деловитым видом стал перебирать газеты, лежавшие на столе.
Но было понятно, что Колдера это не убедило. Перекинувшись с помощниками несколькими словами, он встал.
— Кролгул, — обратился он к лидеру. Кафе было небольшим, и когда Колдер встал и заговорил, все разом умолкли.
Приветственный жест Кролгула сильно смахивал на поднятый кулак: он небрежно поднял со стола раскрытую ладонь до предплечья и пару раз сжал и разжал вытянутые пальцы.
— Нас тут с ребятами вовсе не устраивает, как пошли дела, — заявил Колдер.
— Но ведь мы предварительно согласовали конкретные цели, — возразил Кролгул.
— Говорить об этом должны мы, ведь так?
В этом противостоянии, а таковым оно и было, Кролгул мог только соглашаться; но Инсент привстал, держась за спинку стула, лицо его затуманилось от разочарования.
— О-о, но это было так трогательно… так… так волнующе…
— Да, да, — согласился Колдер, — но, боюсь, дело пошло не совсем в том направлении, о котором мы договаривались.
— Однако при анализе ситуации мы решили… — начал было Кролгул, но Колдер его прервал:
— А вон там что за тип сидит, он твой друг?
Разумеется, Колдер имел в виду меня. Пятьдесят пар глаз сосредоточились на мне — глаз жестких, серых, недоверчивых.
— Пожалуй, можно и так сказать. — Кролгула сотрясал беззвучный смех, который можно было понять по-всякому, но Колдер истолковал его в плохом смысле и бросил в мой адрес:
— Эй, а ты что, язык проглотил? Живо говори, кто ты!
— Нет, я не друг Кролгула, — объяснил я.
— С визитом, что ли, прибыл?
— Он мой друг, мой! — закричал Инсент, и тут же усомнившись, правильно ли поступил, задохнувшись, с кривой улыбкой рухнул на свой стул.
— Да, я тут погостить.
— Наверное, с Волиена?
— Нет.
— Значит, этот тип друг того парнишки, который друг Кролгула, но самому Кролгулу вовсе не друг, — раздался сардонический голос, и все засмеялись.
— Вы здесь не для того ли, чтобы написать книгу о путешествиях? — издевательски поинтересовался Колдер. Смех усилился. — Сделать анализ нашего положения? — Опять смех. — Отчет для…
— Для Канопуса, — сказал я, зная, что это слово прозвучит для них, как старинная песня, как небылица.
Наступило молчание.
Кролгул не мог скрыть своего потрясения: только сейчас он впервые понял, что мое присутствие здесь — это всерьез, что на сей раз мы всерьез воспринимаем его. Странно, но люди, которые занимаются такого рода показушными махинациями, — чуть посмеиваясь, как бы экспериментируя, — часто утрачивают способность видеть со стороны себя и свое место. От наслаждения самим процессом манипулирования, властью, от радости видеть себя в этой роли они как будто теряют свой здравый смысл.
Я медленно обвел глазами лица окружающих. Энергичные лица, обтянутые серой кожей, на них было написано, как их изнуряет эта жизнь. Лица, как каменные. В серых, почти застывших глазах шахтеров я увидел напряженную попытку вспомнить.
Колдер не садился — все еще стоял, держась своей большой рукой за спинку стула, этот лидер шахтеров, отчаяние которых позволило ему стать объектом манипуляций Кролгула, смотрел на меня долгим жестким взглядом и наконец произнес:
— Скажите там, откуда вы приехали, что мы тут очень несчастны.
При этих словах раздался долгий непроизвольный тяжелый вздох, и наступило молчание.
То, что происходило здесь, нельзя было сравнить ни с тем, что происходило недавно на площади, ни с тем, что организовывал, инспирировал Кролгул. Здесь шло действие, другое по качеству, по сути. Я смотрел на Инсента, поскольку, в конце концов, он был ключом к этой ситуации, и видел, что парень замолчал под сильным впечатлением. И даже задумался.
А Кролгул слишком хорошо понял, что наступил критический момент. Он нарочито медленно поднялся на ноги. Выбросил перед собой оба сжатых кулака. И теперь глаза присутствующих обратились на него.
— Несчастны! — повторил он последнее слово Колдера тихо, едва слышно, так что все замерли, стараясь его услышать. — Да, именно это слово мы будем повторять снова и снова… — Голос Кролгула набирал силу, и его кулаки медленно тоже поднимались. — Несчастье было наследием наших отцов, несчастье — это то, что мы едим и пьем, несчастье — таков удел наших детей! — Кролгул закончил криком, уронив кулаки вдоль тела. Он стоял там, демонстрируя свою смелую осанку, свое бледное лицо, и глаза его на самом деле могли показаться запавшими и голодными.
Но он рассчитал не точно: он не увлек шахтеров.
— Да, — согласился Колдер, — думаю, ничего нового мы не услышали. — И, обернувшись ко мне, спросил: — Вы, откуда, вы говорите, прибыли? Ну, не имеет значения. А вот что ответите вы на его речь? — Говорилось это с полуусмешкой, но, признаться, усмешка эта была обнадеживающая, и теперь все глаза снова повернулись ко мне, и все присутствующие наклонились вперед в ожидании моего ответа.
— Я бы на вашем месте первым делом объективно оценил свое состояние и точно сформулировал, как все обстоит на самом деле.
От моих слов шахтеры оцепенели, а на лице Инсента, которое он вдруг обратил ко мне, застыло такое выражение, будто я его ударил нарочно, с целью причинить боль. Джохор! Инсенту все достанется не просто. Вот что самое трудное в Галактике: если ты какое-то время был игрушкой слов, слов, слов, ты не сумеешь сразу сбросить зависимость от их опьяняющей силы.
— Думаю, мы все на это способны, — сухо заметил Колдер, снова усаживаясь на место и полуотвернувшись от меня, обратившись к своим приятелям. Но он не забыл обо мне. Все еще исподтишка косился на меня, как и остальные.
Кролгул тоже уселся и сурово глядел на Инсента. Инсент под этим взглядом заерзал на стуле, чувствуя неловкость и раздираемый противоположными чувствами. Я воспринимал его как некий вакуум, из которого энергия Канопуса утекала и всасывалась Кролгулом. Инсент мог сколько угодно сидеть тут за моим столиком и объявлять себя моим другом, но он был в полной власти Кролгула. Теперь, когда Кролгул сумел понять, что потерял приверженность — как он надеялся, временно — волиенаднанцев, у него оставался только Инсент. Это зрелище напоминало мне наблюдение за жертвой, из которой вытекает кровь: жертва задыхается и съеживается, только Инсент питал и питает Кролгула не кровью.
