— Нет, пусть приедут, не отсылай их… ах, Дэвид, пожалуйста. По крайней мере, отвлекут меня от этого.
Дэвид сел на своей половине кровати, глядел на Гарриет тревожно, неодобрительно, но старался не подавать виду. По правде, Дэвид был бы рад избежать того, чтобы в доме три недели, месяц толклась куча народу: это обходилось так дорого, а денег все время не хватало. Он постоянно брал дополнительную работу, а теперь и дома оказался нянькой.
— Просто тебе нужно взять кого-нибудь в помощь. Попробуй возьми кого-нибудь из тех девиц.
Тут Гарриет взорвалась, возмутившись таким упреком:
— Это бессовестно! Не ты торчишь тут с ними — от них никакой пользы. Уверена, что ни одна из этих девиц в жизни и часу не работала.
— Они уже хоть чем-то помогали — если даже просто мыли посуду.
Дороти позвонила сказать, что и Саре, и Гарриет придется как-то управляться: ей, Дороти, нужна передышка. Она отправляется домой, в свою квартиру, пожить несколько недель в свое удовольствие. Гарриет плакала и едва могла говорить. Дороти не смогла добиться от нее, что случилось; она сказала: «Отлично, значит, придется приехать».
И вот Дороти сидела с Гарриет и Дэвидом за большим столом, с ними четверо детей, и сурово глядела на дочь. Не прошло и получаса после ее приезда, как она поняла, что ее дочь снова беременна. По ее решительному сердитому лицу они видели, что Дороти готовится сказать ужасные слова.
«Я ваша прислуга, в этом доме я выполняю работу прислуги», или: «Вы законченные эгоисты, оба. Вы безответственные». Эти слова висели в воздухе, но так и не прозвучали: все понимали, что если Дороти позволит себе начать, на этом она не остановится.
Она сидела во главе стола — на ближайшем к плите стуле, — мешала чай, одним глазом поглядывая на маленького Пола, который куксился на своем стульчике и хотел на ручки. Дороти тоже выглядела усталой, ее седые волосы были растрепаны: она шла в свою комнату, привести себя в порядок, когда на нее налетели с объятиями Люк, Хелен и Джейн, которые скучали по ней и знали, что раздражительность и нетерпимость, которые воцарились в доме, теперь будут под запретом.
— Вы знаете, что все собираются приехать к вам на Рождество? — сурово спросила Дороти, ни на кого не глядя.
— О да, да! — завопили Люк и Хелен, танцуя, припевая и скача по кухне. — О, да, когда они приедут? А Тони приедет? А Робин приедет? А Энн приедет?
— Сядьте, — сказал Дэвид холодно и резко, и они ответили ему удивленными обиженными взглядами и сели.
— Вы сумасшедшие, — сказала Дороти. Она раскраснелась от горячего чая и от всех тех слов, которые давила в себе.
— Конечно, пусть все приедут, — сказала Гарриет, всхлипывая, и выбежала из комнаты.
— Для нее это очень важно, — сказал Дэвид, как бы извиняясь.
— А для тебя нет?
Это было сказано язвительно.
— Дело вот в чем: я вижу, что Гарриет сама не своя, — сказал Дэвид и долгим взглядом посмотрел на Дороти, пытаясь заставить ее поднять глаза на него. Но та не поддалась.
— Что это значит, что мама сама не своя? — заинтересовался шестилетка Люк, уже готовый начать игру в слова. Или даже, пожалуй, в загадки. Но что-то его смущало. Дэвид протянул руку, и Люк подошел к отцу, встал рядом, заглянул в лицо.
— Ничего страшного, Люк, — сказал Дэвид.
— Вам нужно взять кого-то в помощь, — сказала Дороти.
— Мы пытались. — Дэвид рассказал про трех любезных и равнодушных девушек.
— Неудивительно. Кто в наши дни захочет честно делать работу? — сказала Дороти. — Но вам кто-то нужен. Могу сказать тебе, что не рассчитывала закончить свои дни вашей и Сариной рабыней.
Тут Хелен и Люк недоверчиво поглядели на бабушку и расплакались. Через миг Дороти взяла себя в руки и принялась их утешать.
— Все хорошо, хорошо, — говорила она. — Я сейчас пойду уложу Пола и Джейн. А вы, Люк и Хелен, можете улечься и сами. Я приду пожелать вам спокойной ночи. А потом бабуля и сама ляжет. Устала.
Подавленные дети побрели наверх.
Гарриет в тот вечер больше не спустилась к ним; и муж и мать понимали, что ей дурно. К такому они привыкли… но не привыкли к плохому настроению, слезам, капризам.
Когда дети улеглись, Дэвид переделал кое-какую взятую на дом работу, приготовил себе бутерброд, к нему присоединилась Дороти, которая спустилась заварить себе чаю. На этот раз они не стали выказывать друг другу недовольство: дружественное молчание объединяло их, как двух старых солдат, прошедших вместе через лишения и испытания.
Потом Дэвид поднялся в большую сумрачную спальню, где свет из окна соседнего дома, отстоящего на добрых тридцать ярдов, бросал на потолок блики и тени. Дэвид остановился, глядя на постель, где лежала Гарриет. Спит? Младенец Пол спал у нее под боком, распеленатый. Дэвид осторожно наклонился, обернул ребенка одеяльцем, отнес за дверь в кроватку. Он заметил, что глаза Гарриет блестели — она следила за ним.
Дэвид забрался в постель и, как всегда, вытянул руку, ожидая, что Гарриет положит голову ему на плечо и он ее обнимет.
Но она сказала:
— На, потрогай, — и положила его руку себе на живот.
Она была беременна почти три месяца.
До этого новый ребенок еще не подавал признаков независимой жизни, но теперь Дэвид почувствовал под ладонью толчок, довольно резкое движение.
— Может, у тебя дольше, чем думала?
Новый толчок — невероятно.
Гарриет опять заплакала, и Дэвид, сознавая, конечно, что это несправедливо, подумал: она нарушает правила, нарушает их молчаливый договор — слезы и страдания никогда не входили в их планы!
Гарриет почувствовала себя отвергнутой. Они с мужем всегда любили вот так лечь и слушать новую жизнь, радуясь ее движениям. Четыре раза Гарриет дожидалась этого первого трепета, часто ошибалась, но потом точно: ощущение было такое, будто рыбка выдохнула пузырек воздуха; слабые ответы на ее собственные движения, прикосновения и даже — она твердо верила — мысли.
А этим утром, лежа в темноте, пока не проснулись дети, Гарриет почувствовала в животе толчки, на которые нельзя было не обратить внимания. Не веря, она села на кровати и посмотрела на свой пока еще плоский, разве что чуть дрябловатый живот и почувствовала настойчивые удары, словно в маленький барабан. Целый день она старалась быть в движении, чтобы не слышать этих требований нового существа, не похожих ни на что в ее прошлом опыте.
— Ты бы сходила к доктору Бретту уточнить срок, — посоветовал Дэвид.
Гарриет ничего не ответила, понимая, что это бесполезно: она совсем растерялась.
Но к доктору Бретту пошла.
Тот сказал:
— Ну, может быть, я и промахнулся на месяц, но если так, то вы и правда были совсем беспечны, Гарриет.
