Что это за новая расщелинка, принявшая в себя суть монстров? Дети кричат, когда голодны, когда хотят окунуться в волны, может быть, поплавать немножко — ведь плавать они умели, еще не научившись ходить. Дети плачут лишь изредка. А этот плачет или даже орет, как будто его маленькое сердечко разрывается. Совершенно иной тип ребенка, с позволения сказать, новая личность, как будто осознающая необычность своей сути. В вопле ее как будто скорбь, но скорбь — не то, ради чего жили расщелины. Не было в них любви друг к другу в ее интенсивности и исключительности, они не говорили: «Хочу ее, и никакую другую», они не жаждали такого услышать о себе.
Без жажды «ее и никакой другой», без исключительности этой Другой, не могли возникнуть скорбь и печаль такого накала.
Ребенок плакал отчаянно и обреченно, прося о чем-то, и внушал своим плачем обеим женщинам новое, неведомое ранее чувство.
Мысли, понятия, эмоции, слова, с которыми мы, человеческая раса, свыклись, которые мы в разной степени понимаем, забрезжили в сознании этих двух созданий Расщелины и лишили их спокойствия.
Эти трое, две женщины и их ребенок, да еще двое, зревшие в утробах обеих женщин — уже пятеро — вся новизна мира, хрупкая, нестойкая. Рухнула скала — и нет их. Или подполз коварный враг… Враг. Что это такое? Враг — тот, кто хочет вам навредить. Те, внизу, мирно плещущиеся в волнах, в особенности старухи, — враги.
В безлунные ночи, во тьме, они заползали в самые отдаленные уголки пещеры, прятались за выступами скал. Ведь так легко забраться сюда невидимым… И что тогда? Тяжелый камень занесен над головой… И что тогда?
Новые мысли — немыслимые мысли.
Обе много размышляли о тех, оставленных в долине. Они — отцы Новых Детей, плоды их зреют во чревах обеих женщин. И маленький монстр, которого Астра отнесла в долину… Отцы… слово, ранее никому не нужное, а сейчас гулко отдающееся в черепах матерей. Если они не матери, то кто же? Они матери расщелинок и монстриков, праматери всех нас, живущих на земле.
Возьмите чуть подросшего монстрика и чуть подросшую расщелинку, прикройте различия ладонью — и ни одна душа не различит их. Но одна станет матерью, а другой отцом. Что такое мать, им известно. Народ Расщелины рождал детей, и на это монстры не способны. А что такое отец? Они рассказали бы любой юной расщелине, любому, кто согласился бы их выслушать, что эти новые существа, монстры, способны делать новых детей, хотя они и не знали, что именно дают отцы этим новым детям. Таким, как дитя в руках Мэйры.
Можно было бы ожидать, что эти двое возьмут Нового Ребенка и отправятся в долину, за гору, но они этого не сделали. Почему? Мы не знаем. За горой братья, здесь сестры. Там отцы. У них нет стариков, таких, как здешние старухи, Старые Они. Что ж, нет, так появятся. Вопрос времени. Молодой — старый. Мы — Расщелина. Они — монстры.
Появление новых людей вызвало в их сознании сравнения, каждое новое понятие обрело тень.
Те, другие, в долине ждали и надеялись, маялись в ожидании следующего визита женщин. На горе почти постоянно толклись наблюдатели, да и орлы все видели, монстры глядели сверху на копошившихся на берегу козявок и старались распознать среди них Мэйру и Астру.
Монстры с их беспокойными, невесть на что реагирующими трубками, вдруг вскакивавшими тугой дугою, затем постепенно обвисавшими, в напряженном состоянии мешавшими, цеплявшимися за кусты, воспринимали голодный шепот своих трубок как вопль всей своей сути, души своей. Они без повода придирались друг к другу, дрались, изобретали воинственные игры, иногда опасные.
Один из наиболее сообразительных, которому надоело вытаскивать занозы да шипы из своего постоянно мешающего члена, соорудил ему защиту из орлиных перьев и листьев. Тут же началось соревнование, кто состряпает наиболее высокохудожественный передничек. И вот уже все монстры щеголяют в обновках, постоянно выдумывая новые фасончики и фестончики.
Затем всех монстров поразило неожиданное событие: умерли двое старших ветеранов, искалеченных жестокими расщелинами. Они с тихой тоскою следили, как приносят неповрежденных младенцев орлы, видели и женщин, детей приносящих. Смотрели, сравнивали, сознавали свое несовершенство, уродство. Видели это и все остальные. Смерть этих двоих устранила источник горечи, захватила с собою и принесенный ими в долину детский язык. Монстры с большой охотой перешли на речь, принесенную Мэйрой и Астрой, постоянно в ней практиковались и без всяких сожалений распростились с прежним младенческим лепетом. Но в то же время им казалось, что ушли от них не только эти двое, ушло еще что-то, и как будто их осталось намного меньше.
На них давил страх, они постоянно чувствовали опасность. Да, орлы принесли им двоих новых монстров, и эти младенцы уже кормились у оленихи, но вдруг снова придет смерть? Хищники иногда выскакивали из лесу, воровали детей. Река уносила неосторожных в море, и они исчезали навсегда. Мало их было, слишком мало. Вот двое умерли без всякой причины — древним людям еще не понятно было, что можно умереть от старости, — а вдруг они все умрут так же, просто умрут? Хроники повествуют об их страхе.
На ночь они выставляли стражу, следить за лесными хищниками, заготавливали груды камней. Камнями они швырялись метко, могли и птицу сбить на лету, убить мелкое животное. Швыряли они также дубинки и палки, могли загнать всякую живность. Но они знали, что если из леса вдруг вырвется стая диких зверей, им несдобровать.
Когда с гор спустились женщины, их встретили горячими объятиями, но и на предупреждения насчет хищников не скупились. Визит удался, монстры в восторге, их дамы тоже, но всему на свете приходит конец, и вот компания отправляется обратно к побережью. Они оседают в пещерах возле Мэйры и Астры — территориальная констатация новой расстановки сил, раскол Расщелины.
После их ухода оставшимся в долине становится совсем одиноко. К тому же почти сразу погибают еще двое. Они залезли на дерево за какими-то лакомыми плодами, не заметив затаившегося там хищника. Сбежать им не удалось, большая дикая кошка оказалась слишком проворной. Оба не вернулись в долину.
Парни сгрудились вокруг большого бревна, опасливо вглядываясь в окружающую чащу. Им захотелось бежать за гору и уговорить женщин вернуться, остаться в долине.
Орлы приносят еще двух новорожденных монстров, орущих от голода, требующих пищи. Наконец-то новое пополнение, как раз вместо двух погибших в лесу. Надо кормить, но старой оленихи не видать. Орлы высятся над принесенными младенцами, наблюдают за их корчами; младенцы надрываются, засовывают в рот крохотные кулачки… Там, за горой, множество тяжелых от молока грудей, но они далеко, а соски монстров бесполезны.
Из лесу вышла старая олениха и остановилась, глядя на надрывающихся младенцев. Монстры издали радостный вопль, тут же увядший в тяжкий вздох. Они видят, что вымя оленихи сморщено, ссохлось. Нет в нем молока. Она постарела, морда и уши поседели. Олениха подняла голову, поглядела на монстров, потом обменялась взглядом с орлами. Затем чуть отошла в лес и негромко мемекнула. Монстры и орлы молча наблюдали за ней, младенцы продолжали вопить. Олениха издала еще какой-то звук и повернулась навстречу двум молодым, очень похожим на нее самочкам. Они почти ткнулись друг в друга носами. Казалось, они что-то обсуждали. Из лесу робко вышли два олененка, подошли к трем взрослым. Молодые оленихи приблизились к младенцам и остановились над ними, уставившись на старую, возможно, их мать. Затем принялись поглядывать на орлов, младенцев и толпу. Оленята принялись сосать. Когда первая олениха, теперь состарившаяся, пришла на выручку к младенцам, она уже потеряла своего детеныша, поэтому она могла лечь рядом с мальчиком. Оленята ни с кем делить мать не желали.
