После нескольких попыток выбраться из толпы Настасья оставила эту надежду – у нее не хватило бы сил даже для того, чтобы немного продвинуться вперед или назад. Ее уже не толкали, а просто сжали с огромной силой со всех сторон, так что крестьянка не могла даже пошевелить руками и едва дышала. «Когда же я теперь домой вернусь?! – с ужасом думала молодая женщина. – Ведь еще письмо надо отнести, а дети, наверное, уже проснулись, и скоро их кормить будет пора! Барыня теперь заругается!..»
Больше Настасья ни о чем подумать не успела. Далеко впереди, где собрались военные, на которых она хотела посмотреть, но которых из толпы так и не увидела, раздались какие-то неразборчивые крики, потом прогремел выстрел, заставивший крестьянку испуганно вздрогнуть, а потом вслед за этим первым выстрелом внезапно раздался и вовсе невообразимый грохот. Он был так силен, что в первое мгновение после него Васильева потеряла способность слышать и лишь по широко раскрытым ртам стоявших рядом с ней людей поняла, что они в ужасе кричат. А потом внезапно обнаружила, что точно так же кричит сама.
Она продолжала вопить, когда люди, стоявшие рядом с ней и грубо толкавшие ее, вдруг начали падать на землю, а те, кто толпился впереди, развернулись и бросились бежать прочь от площади, увлекая молодую женщину за собой. В первый момент ее едва не сбили с ног, но Васильева успела схватиться за тулуп налетевшего на нее мужчины и не упасть, после чего, понимая, что ее все равно могут затоптать в любой момент, побежала следом за ним, стараясь и не вырываться вперед, и не слишком медлить. Все вокруг тоже кричали, некоторые бегущие падали, а грохот становился все сильнее, и Настасье уже казалось, что идет этот грохот не только сверху, а вообще со всех сторон и даже снизу, у нее из-под ног. Она выбежала вместе с остальными перепуганными горожанами обратно на набережную, и первым, что бросилось ей в глаза, были несколько человек, несущихся по льду к противоположному берегу Невы. И тогда крестьянка закричала еще громче – ей стало ясно, что спастись от непрекращающейся стрельбы можно только таким образом, перебежав через замерзшую реку по льду, который в любой момент мог расколоться. Но толпа мчалась именно к реке, и вырваться из нее, чтобы отбежать куда-нибудь в сторону, у Васильевой не было ни малейшей возможности. Горожане гнали ее на лед, под которым текла черная, смертельно холодная вода.
Но до набережной Настасья не добежала. Один из мчавшихся впереди нее петербуржцев поскользнулся и упал на мостовую, она налетела на него и тоже не смогла удержаться на ногах, а вскочить и бежать дальше ей не дали те, кто спешил к реке следом за ней. Кто-то упал на нее сверху, кто-то наступил ей на руку, а еще через мгновение ей стало совсем тяжело, словно на нее обрушился целый дом или еще что-нибудь столь же огромное. Она вскрикнула еще раз, теперь уже от боли, в последний раз попыталась подняться, но не смогла даже просто пошевелиться. Какое-то недолгое время она еще чувствовала, как бегут прямо по ней люди и как врезаются в ее спину и затылок их тяжелые сапоги, а потом боль, страх и крики исчезли, навсегда сменившись черной безмолвной пустотой.
Всего остального – как падали другие бегущие, по которым продолжали стрелять с крыш окрестных домов, и как с треском раскололся лед на Неве и множество не успевших добежать до другого берега людей долго барахтались в воде, пытаясь выбраться, – Настасья уже не увидела.
Глава VIII
Санкт-Петербург, Аничков дворец, 1825 г.
Семилетний наследник престола Российской империи Александр Романов лежал в кровати и тщетно пытался заснуть. Несмотря на то что в комнате было совсем темно и тихо, несмотря на усталость после длинной череды длившихся целый день уроков, сон к нему не шел. Мальчик был слишком взбудоражен вечерним разговором с отцом. Точнее, самой главной новостью, которую тот сообщил маленькому Александру во время этого разговора, – о том, что он стал наследником. Будущим правителем России.
До того как отец сообщил ему об этом, Саша даже не задумывался, что мог бы оказаться сыном царя. В конце осени ему рассказали о смерти дяди Александра в Таганроге и о том, что на престол должен взойти дядя Константин, и мальчик принял это как должное. Чуть позже отец во время их обычной утренней встречи обмолвился, что дядя Константин не хочет править страной. Это крайне удивило Сашу: он совершенно не понимал, как можно не хотеть того, чего страстно хотят все без исключения люди, – быть самым главным? Про себя он подумал, что дядя Константин, наверное, немного сумасшедший, но вслух этого, конечно же, не сказал. По словам отца было ясно, что он считает это нормальным, а отцу, без сомнения, было виднее. Но мальчику почему-то даже в голову не пришло, что если Константин откажется быть царем, это право перейдет к следующему из братьев, к его отцу…
Зато теперь сообщенная отцом новость огорошила мальчика столь сильно, что он даже не мог толком понять, радует она его или, наоборот, пугает. Слишком уж суровым выглядел только что взошедший на престол Николай I, и слишком напряженно звучал его голос, когда он рассказывал сыну об этой как будто бы хорошей новости. Но расспрашивать его о том, почему он не рад и что его встревожило, юный Александр не решился – это в их семье было не принято. Правда, мальчик знал, что позже отец обязательно расскажет ему о том, что значит быть правителем, подробнее и наверняка объяснит, чем он был недоволен. Но пока эти надежды не особо успокаивали его. Предчувствие чего-то плохого, страшного не давало ему уснуть и заставляло ребенка все время мысленно возвращаться к краткому вечернему разговору с отцом-императором и во всех подробностях представлять себе его встревоженное и словно окаменевшее от забот лицо.
Раньше уже случалось, что маленький Александр засыпал с трудом, часто вздрагивая и вырываясь из ярких снов обратно в темноту своей спальни, но это было очень давно, больше трех лет назад. Началось это после того, как отец однажды разбудил его среди ночи и велел, чтобы он показал нескольким незнакомым Александру разряженным дамам, как он умеет маршировать. Тогда трехлетний великий князь даже обрадовался такому важному заданию, хотя и не сразу смог понять, чего от него хотят. Но следующей ночью ему почему-то стало страшно засыпать – он все ждал, что отец и его гости снова придут к нему, когда он уже будет спать, и боялся, что спросонья ошибется и сделает что-нибудь неправильно. Несколько раз ему снилось, что в комнату внесли свечу и кто-то из придворных стаскивает с него одеяло, но, открыв глаза, мальчик обнаруживал, что в спальне темно и он по-прежнему находится в ней один. Потом ночной визит отца начал забываться, и такие тревожные пробуждения стали случаться все реже, пока вовсе не сошли на нет. Теперь же Александру казалось, что все это может вернуться – и ночные страхи, и настоящее появление отца возле его кровати. Ведь теперь он – не просто великий князь, племянник царя, а наследник престола! Теперь отец имеет право и наверняка будет требовать от него еще больше, чем раньше, и вполне может решить снова проверить, способен ли его сын маршировать по всем правилам, если разбудить и поднять его среди ночи!
Все эти опасения долго не давали Александру заснуть, и лишь под утро он, наконец, успокоился и провалился в глубокий сон без сновидений. Но выспаться ему уже не удалось – вскоре настало утро, и наследника Российской империи, как всегда, рано поднял с постели голос воспитательницы:
