Наконец лес по обеим сторонам дороги начал расступаться, и впереди показалось слабо светящееся в темноте окошко станции. Кучер придержал лошадей, и экипаж, все еще подпрыгивая и громко скрипя на дорожных ухабах, начал замедлять ход. Пассажир, к тому времени успевший крепко заснуть, почувствовал, что они куда-то подъезжают, и открыл глаза.
– Это уже город? – крикнул Сергей, чуть приоткрыв дверь, но не высовываясь из экипажа – снаружи под вечер стало еще холоднее.
– Последняя станция, а потом и Москва! – отозвался кучер. – Будете здесь отдыхать и коней менять или сразу дальше поедем?
– Сразу! Если можно… – почти умоляющим голосом ответили ему из экипажа.
Вздохнув, возница снова дернул поводья. Дверь экипажа захлопнулась, лошади снова зашагали по дороге, а затем быстро перешли на рысь. От их покрытых инеем морд шел пар.
Следующие полчаса они ехали почти в полной темноте – лишь изредка в просветах между тучами показывалась луна и освещала дорогу своими холодными лучами. Пассажир больше не спал: он снова поглядывал в окно в ожидании конца пути. И если бы кучер или еще кто-нибудь посторонний увидел в тот момент его лицо, он бы крайне удивился: вместо того чтобы радоваться близкому окончанию пути, этот странный человек смотрел на дорогу с какой-то непонятной неуверенностью или даже со страхом. Хотя совсем недавно он просил возницу ехать как можно быстрее…
Кучер первым увидел впереди слабые отблески света масляных фонарей. Столица была уже совсем близко, и уставшие голодные лошади сами рывком увеличили скорость. Умные животные знали: в городе их путь точно будет окончен, их распрягут, и они смогут отдохнуть, и весь следующий день, а то и дольше им не нужно будет тащить по морозу тяжелую повозку. Возница тоже радовался, что его далекое путешествие подошло к концу, и довольно улыбался. И только пассажир низко опустил голову, словно смотреть в окно ему внезапно стало страшно.
– Приехали! Застава! – крикнул ямщик, оглянувшись назад. Он ждал в ответ радостных возгласов и, может быть, прибавки еще пары монет за то, что гнал лошадей всю дорогу, но ответ пассажира оказался совсем иным.
– Приехали? Уже все? – спросил он дрогнувшим голосом, в котором кучеру теперь почудился плохо скрываемый испуг, а потом совершенно безрадостный вздох.
Кучер разочарованно пожал плечами. Странный пассажир ему достался, очень странный – в этом он больше не сомневался. Хорошо еще, что хоть заплатил ему сразу, не обманул!..
– Кто такие, показывайте подорожные! – к экипажу подошел заспанный станционный служащий. Старик вылез на снег, снял рукавицу и сунул руку за пазуху.
– Вот, держите, с документами у меня все в порядке, – сказал он еще более странным тоном, словно бы с гордостью в голосе.
Проверяющий поднял повыше тусклый фонарь, в котором едва теплился огарок свечи.
– Сергей Григорьевич Волконский? – переспросил он, с трудом разобрав написанные на помятой бумаге слова. – Проезжайте!
– Спасибо! – ответил Сергей, и в его голосе опять прозвучали непонятные ямщику нотки.
Хлопнула дверца экипажа – пассажир снова спрятался внутри, тщетно пытаясь согреться. Кучер тронул поводья, и лошади двинулись дальше, теперь уже просто быстрым шагом.
Пассажир придвинулся вплотную к окну и стал смотреть на дома и церкви, мимо которых проезжала их повозка. Некоторые здания вызывали в его взгляде узнавание, некоторые он разглядывал с таким интересом, словно видел их впервые. Экипаж проехал несколько кварталов и стал приближаться к центру города. Теперь в усталых глазах Сергея Волконского все чаще вспыхивала радость, какая бывает при встрече чего-нибудь давно знакомого: увидев какой-нибудь из светлевших в темноте старых домов, он несмело, но в то же время довольно улыбался.
Наконец повозка свернула в очередной переулок, и он позвал кучера:
– Голубчик, останови здесь, я дальше пешком пройду!
Ямщик, уже ничему не удивляясь, натянул поводья. Лошади встали, и Волконский, кряхтя и пошатываясь, вышел из экипажа.
– Вот, возьми еще, – протянул он вознице помятую ассигнацию. – За то, что так быстро меня сюда домчал.
– Спаси вас Бог! – с благодарностью ответил тот и вдруг, неожиданно для себя, поклонился – так, словно перед ним был не простой крестьянин, а господин из высшего сословия. Но Сергея Григорьевича это совсем не удивило.
Экипаж снова тронулся с места и вскоре скрылся в дальнем конце набережной. Постепенно стих и стук лошадиных копыт, а Волконский, дойдя до конца ближайшего к нему дома и подойдя к следующему, остановился на тротуаре и поднял голову. Взгляд его устремился на темные окна этого здания, в одном из которых слабо мерцал крошечный огонек свечи. Он дрожал от холода, но как будто бы не решался войти в дом, где его уже больше полугода с нетерпением ждали.
– Я в Москве, – произнес он наконец. – Хоть и ненадолго… Я вернулся.
Он тряхнул головой, подошел к дверям и позвонил. Вскоре дверь распахнулась, и на пороге появилась фигура заспанной молодой служанки со свечой в руке, которая с удивлением уставилась на незнакомого старика.
– Здравствуй. Скажи, пожалуйста, госпожам, что приехал Сергей Волконский, – попросил ее тот.
– Ох, здравствуйте, барин! – всплеснула руками та. – Вас ждали, очень ждали! Только Елена Сергеевна сейчас спят. А вот Мария Николаевна…
– Проводи меня к ней, если она не спит, – сказал Сергей Григорьевич, входя в дом.
– Идемте, барин, сейчас! – поманила его за собой служанка, и спустя несколько минут ночной гость уже стоял перед дверью в одну из комнат. Служанка постучала, дождалась тихого ответа «Войдите!» и открыла перед ним дверь.
В комнате возле камина сидела закутанная в пуховые платки и одеяла пожилая женщина с собранными в аккуратную прическу кудрявыми седыми волосами. Увидев вошедшего в комнату Сергея, она подняла голову, и ее глаза засветились недоверчивой радостью. А он подошел к ее креслу, опустился перед ней на колени и поцеловал ей руку.
Глава I
Санкт-Петербург, Галерная улица, 1821 г.
Солнце уже встало. Его все еще по-летнему горячие, несмотря на осеннее время, лучи нашли щель между неплотно задернутыми занавесками и прошмыгнули в полутемную комнату, осветив резную спинку кровати, расшитое английской гладью одеяло и лицо спящей молодой женщины. Ее длинные ресницы дрогнули, она попыталась отмахнуться от лучей, а потом натянула край одеяла на голову, уже понимая, что проснулась, но стремясь еще хотя бы немного задержаться на границе сна, прежде чем окончательно вернуться в действительность. Ей хотелось сначала продлить приятные сны, а потом уже окунуться в такую же приятную дневную жизнь, хотелось насладиться всем выпавшим на ее долю счастьем без остатка.
Вот уже пять месяцев, как она зовется не графиней Лаваль, а княгиней Трубецкой. Пять месяцев, как она рядом с самым лучшим на земле человеком. И хотя много времени он пропадает на службе и занимается какими-то своими делами, ей достаточно тех вечеров, которые они проводят вместе. Ей даже нравится скучать по нему, ждать его возвращения и немного волноваться, когда он слишком задерживается, – тем радостнее становятся их встречи, когда он наконец приходит домой! Да что там – ей нравится все, что он делает, нравится так сильно, что порой это ее даже пугает…
