– …это будет славная компания, – закончил Эйхманис и тут же спросил у Артёма, впервые переведя на него взгляд. – Вот вы за что сидите, Артём?
Артём едва не поперхнулся, услышав своё имя, – он точно помнил, что Борис Лукьянович представил его просто как помощника, никак не называя, да и глупо было бы знакомить начлагеря с рядовым заключённым.
Это знание Эйхманиса могло означать всё что угодно – но Артём явственно почувствовал оглушительную гордость: его знают! Он замечен!
– Я? – переспросил Артём, что вообще было не в его привычках.
Эйхманис коротко и терпеливо кивнул: да, вы.
– За убийство, – сказал Артём.
– Бытовое? – быстро спросил Эйхманис.
Артём кивнул.
– Кого убили? – так же быстро и обыденно спросил Эйхманис.
– Отца, – ответил Артём, почему-то лишившись голоса.
– Вот видите! – обернулся Эйхманис к Борису Лукьяновичу. – Есть и нормальные!
Борис Лукьянович посмотрел на Артёма и ничего не сказал, только ещё раз выпил воды.
Граков не отрывал глаз от блокнота и, кажется, даже не писал, а рисовал или черкал что-то.
– У меня есть предложение, – вдруг нашёлся Артём, чтоб перевести на другое внимание Эйхманиса и Бориса Лукьяновича. – Может быть, имеет смысл подключить Информационный отдел и посмотреть в делах? Там может обнаружиться информация о людях, которые занимались спортом, но по тем или иным причинам не объявили о своём желании участвовать в соревнованиях. Их можно отдельно и настойчиво попросить. Просто нужно знать, кого именно.
– Иван! – позвал Эйхманис, и тут же в дверях появилось лицо секретаря. – Пошли вестового в ИСО, пусть Галину вызовет.
– Идея очевидная, а в голову не пришла. Спасибо, Артём, – сказал Эйхманис совсем просто, и Артём с трудом не покраснел от удовольствия, но начлагеря уже обращался к Борису Лукьяновичу. – Итак, пайками обеспечим. По общему составу участников ещё проведём работу. А теперь общая организация. Слушаю вас внимательно…
Борис Лукьянович подробно отчитался: перед каждым смысловым абзацем он набирал воздух, словно ему всякий раз нужно было доплыть до следующего раздела.
Эйхманис больше его не перебивал.
Артём с некоторым сомнением думал, а не обернётся ли его инициатива новой, отдельной встречей с Галиной, которую он нисколько не хотел видеть.
Она всё не шла.
В разговор ему пришлось вступить ещё раз, когда заговорили о воспитательной нагрузке соревнований, – тут Граков по-новому приосанился и с шумом перелистнул свои каляки-маляки, открыв чистый лист.
Артём уже придумал несколько трескучих лозунгов для соревнований и сразу же предложил их на выбор. Ни души, ни сердца он в это не вкладывал – оттого подобная деятельность давалось ему особенно легко. Но Эйхманис отнёсся к предлагаемому более чем серьёзно и записал себе каждый лозунг, сокращая слова и целые предложения, в чём легко обнаружились навыки студента, когда-то всерьёз посещавшего лекции. Граков, заметил Артём, записывал куда более полно и совершенно не поспевал, понапрасну надеясь на свою память.
В конце встречи, безо всякого пафоса, Эйхманис подытожил общую картину и набросал несколько тем, чтоб Борис Лукьянович подумал.
Речь его выдавала человека собранного и внимательного.
Когда все поднялись, Эйхманис ещё раз переспросил:
– Вы, Артём, отвечаете за общую дисциплину, но и в соревнованиях тоже принимаете участие?
– Так точно, – спокойно ответил Артём, уже освоившись.
Эйхманис окинул его изучающим взглядом, и Артём тотчас догадался, о чём начлагеря собирается его спросить.
– Бокс, – сказал Артём, чуть улыбнувшись.
Эйхманис кивнул.
– Галина, видимо, у нас чем-то занята, – сказал он. – Вас к ней сведут, она тем временем подготовит нужную информацию по спортивным кадрам.
Артём хотел было сказать: “Да мы знакомы с Галиной!”, но сразу же передумал.
В коридоре, дожидаясь, когда вызовут, сидели священник, молодой парень, по виду из леопардов, и каэр – выправка и взгляд выдавали его.
Все трое внимательно осмотрели Бориса Лукьяновича, Артёма и Гракова.
Артём, не в силах сдержаться, нёс на лице печать посвящённости в неведомые обычным лагерникам вопросы.
Что до Бориса Лукьяновича, то он вообще не заметил других посетителей, а просто был озабочен.
* * *
– Сегодня у Мезерницкого посиделки, пойдёмте? – предложил Граков Артёму на улице. – Он о вас хорошо говорил.
Они смотрели на море. Над водой летала – то снижаясь, то взмывая, – словно раскачиваясь на невидимых качелях, чайка.
Артём расценил уважительное обращение к нему Гракова как ещё одно доказательство своего нового положения.
– Да? – приветливо переспросил Артём. – А во сколько?
Он вдруг раздумал бояться блатных – кто его тронет после того, как Эйхманис называл его по имени? Артём может растоптать их всех.
“А то, что Борис Лукьянович узнал, за что сидит лагерник Горяинов, – так мало ли кто и за что здесь сидит”, – отмахнулся от себя Артём.
По крайней мере, расстались они нормально. “Неплохо вы придумали с поиском новых кадров”, – сказал Борис Лукьянович, не очень, впрочем, уверенный, судя по его внешнему виду, в том, что сам произносил.
Да и ладно, решил Артём. Главное, что Эйхманису понравилось.
“А то, что тебя опять к Галине приведут? – ещё раз спросил сам себя. – Означает ли это, что ты полный кретин со всеми своими предложениями?”
“А зачем ей меня делать стукачом, если я и так работаю по отдельному указанию начлагеря?” – с некоторым вызовом ответил себе Артём.
В общем, успокоился: расклад вроде неплохой – даже хороший расклад.
Он шёл к своему корпусу – уверенный, сильный. Чайка настырно кружила прямо над головой – подпрыгнул и едва не попал ладонью ей по хвосту.
Оставался один вопрос: звать ли Осипа.
“Нужен мне этот невротик или нет? – спрашивал себя Артём. – Разве дело, если каждый будет со своими друзьями приходить?..”
Он благоразумно решил не вспоминать, как Василий Петрович в прошлый раз его самого позвал к Мезерницкому.
“К тому же он так дурно и глупо говорил про Эйхманиса – ничего в нём не понял, – размышлял Артём, имея в виду Осипа, и всё пытаясь придумать вескую причину, чтоб идти одному. Хотя при чём тут Эйхманис – ты же не к Эйхманису идёшь на посиделки”, – тихо издевался сам над собою.
Осипа он позвал, конечно.
Тот вернулся с работы привычно раздражённый: Артём заранее знал, что Осип сейчас начнёт ругаться на отсутствие нужного инструмента, или на глупейшие лагерные ограничения, или на хамство администрации, поэтому прервал это всё сразу:
