— Да нет, это я понял, — отвечает Мэтт, смягчаясь. Он поднимает голову и смотрит мне в глаза. — Просто для меня это очень серьезное противоречие, понимаешь? Я хочу узнать тебя получше, но мне трудно смириться с тем, что на свете есть такая удивительная штука, а помочь Одри она не может.
— Да, я понимаю, — снова говорю я, поднимаясь с кресла. — Давай снова пойдем в мою комнату, посидим… Прости меня за то, что завела об этом речь.
Мэтт следит за мной не вставая.
— Дэйзи?
— Что?
Сделав паузу, Мэтт смотрит на меня со странной полуулыбкой. Я чувствую, как сердце в груди сжимается в комок.
— Я хочу знать, — говорит Мэтт. — Расскажи мне о своей жизни.
С трудом собирая разбегающиеся мысли, я, перепрыгивая с одного на другое, говорю о переезде в Омаху, неизвестно зачем сообщаю Мэтту о том, что проект «Воскрешение» учрежден по инициативе Управления по контролю за лекарственными препаратами и пищевыми добавками, потом перехожу к описанию сурового ежегодного тестирования, снова возвращаюсь к переезду, и так далее. По лицу Мэтта видно, что следить за нитью рассказа ему нелегко, но когда я перехожу к описанию агентов и функций, которые они выполняют, он, как будто преодолев невидимый барьер, начинает не только все понимать, но и относиться ко всему, о чем я говорю, с неподдельным интересом.
— Проект был запущен за год до того момента, когда автобус, в котором я ехала, попал в аварию, — говорю я. — Они специально дожидались какой-нибудь катастрофы, чтобы заполучить человеческие тела, на которых можно было бы ставить опыты. Агентов тщательно отбирали по принципу специализации. Раньше каждый из них занимался той или иной работой, но, думаю, все они были рады поучаствовать.
— Откуда именно их набрали? — интересуется Мэтт.
— Кто-то был на государственной службе, в разных ее сферах, — объясняю я, пожимая плечами. — Кто-то не был. Кое-кого взяли прямо со студенческой скамьи, — добавляю я, вспомнив Кэйси.
— А сейчас они чем занимаются? — спрашивает Мэтт.
— Некоторые занимаются научной работой в центральной лаборатории в Вирджинии, — говорю я. — В основном изучают все, что связано со смертью. Другие играют роль телохранителей — надзирают за детьми, участниками проекта. Патрон моей подруги Меган — специалист по компьютерам. Он занимается троллингом в Интернете, следит за утечками информации о проекте. С виду он и сам похож на компьютер, причем далеко не на самый быстрый, но он настоящий гений. Он взломал мэйнфрейм ФБР, когда еще в школе учился, а однажды послал сообщение по почте с аккаунта президента США, теперь уже бывшего. Просто так, развлечения ради. Я точно знаю, он сидел бы в тюрьме, если бы не согласился работать над проектом…
— Постой, — перебивает меня Мэтт. — Твоя подруга Меган… ты имеешь в виду Великолепную? Ту девушку, с которой вы вместе ведете блог? Она тоже погибла в той аварии?
— Ага.
— С ума сойти, — произносит Мэтт, качая головой.
— Да уж, — тихо говорю я. — Странно тебе, наверное, все это слышать. Но такая уж у меня жизнь. Просто мне захотелось быть с тобой честной.
— Я очень рад этому, — отвечает Мэтт с легкой неуверенностью в голосе. — Продолжай, — говорит он, вздохнув.
— Да, хорошо. Как я уже сказала, каждый агент делает свою работу, — говорю я. — У Мэйсона и Кэйси медицинское образование, поэтому в их задачи входит наблюдение за здоровьем детей из «автобусной группы»…
— Мэйсон и Кэйси? — перебивает меня Мэтт. — Твои родители? Они тоже агенты?
— Ах да, прости, — говорю я, хмурясь. — Чуть не забыла рассказать об этом.
Мэтт снова потрясенно качает головой, затем проводит рукой по волосам. Я делаю паузу, думая, что он хочет еще что-то сказать, но Мэтт молчит. Я рассказываю ему о том, что живу с приемными родителями, и о том, что и раньше жила в приюте при монастыре. Одри уже рассказывала Мэтту, что я не родная дочь Мэйсона и Кэйси. Я объясняю, что другие дети из «автобусной группы» живут в настоящих семьях, а не с агентами, как я, так как семьи, в которую меня можно было бы вернуть, не было и Мэйсон стал моим приемным отцом.
— Так что же, монахиням сказали, что ты умерла? — снова перебивает Мэтт. Меня его неожиданные вопросы совершенно не раздражают — наоборот, приятно, что он интересуется.
— В городе Берн считают, что все дети, попавшие в катастрофу, погибли, — объясняю я. — Проект полностью засекречен.
— Но монахиням? Это как-то особенно ужасно.
— Да, думаю, лгать монахиням грешно, — соглашаюсь я. — Но самое удивительное, что им солгал Бог.
Мэтт смотрит на меня с недоумением в глазах: я забыла рассказать ему о жаргоне, которым пользуются участники проекта.
— Ой, прости, — говорю я. — Ты же не знаешь об этом. Видишь ли, поскольку состав воскрешает из мертвых, можно сказать, что он обладает свойствами, которые принято считать божественными. Поэтому агенты, участвовавшие в работе с самого начала, негласно окрестили его Божественным. Самого главного начальника, тоже за глаза, зовут Богом, а друг друга — Апостолами. Когда появились первые воскрешенные, их стали звать Новообращенными. Так эти прозвища и пристали.
— Это настоящее кощунство.
— Да, наверное, — соглашаюсь я, пожимая плечами. — Ты религиозен?
— Я верю в высшие силы, — объясняет Мэтт, — если ты это имела в виду. Наверное, это нельзя назвать религиозностью.
Я молча киваю. Смерть и то, что происходит после нее, — ключевые вопросы любой религии, но для меня они, коль скоро я участвую в проекте «Воскрешение», утратили остроту. К тому же среди работающих над «Воскрешением» агентов, немалую долю которых составляют ученые, религиозных людей почти нет. Однако я веры в высшие силы не утратила, и в этом мы с Мэттом схожи.
— Ладно, хватит о Боге, — говорю я, внезапно почувствовав, что могу потерять Мэтта. — Я привела тебя сюда прежде всего для того, чтобы показать кое-какие секретные документы, связанные с программой. Чтобы ты лучше понимал, о чем речь. Я, честно говоря, подумала, что ты не поверишь, если я не представлю доказательства.
Мэтт смотрит на меня с удивлением.
— Ты решила, что я тебе не поверю? — спрашивает он.
— Ну… да, — говорю я, испытывая некоторое смущение.
— Я тебе верю, — возражает Мэтт, делая акцент на этих словах и глядя мне прямо в глаза. У меня появляется впечатление, будто мы соединены друг с другом проводами, по которым пропущен электрический ток. Мэтт смотрит на меня, я — на него, так же пристально, и тепло, струящееся по связывающим нас невидимым проводам, согревает мне душу, так что страх потерять его исчезает. — Но все равно, я бы хотел взглянуть на всякие крутые штуки, — говорит Мэтт после паузы, улыбаясь. От его улыбки, как это часто бывает, обстановка, казавшаяся несколько секунд назад напряженной, как будто разряжается. Глядя на него, я не могу сдержать улыбку. Посмеявшись вместе с Мэттом, я подзываю его взмахом руки.
