— Клемент… у меня такое чувство, будто за всем этим скрывается нечто ужасное.
Луиза поначалу хотела рассказать Клементу о трех ожерельях, но передумала. Она также собиралась спросить, не знает ли он адрес Питера, но и от этой мысли решила отказаться.
Луиза стояла, бессильно опустив руки. Ее взгляд блуждал по подолу вечернего платья, затем остановился на вколотой в него тонкой иголке с шелковой ниткой. От иголки расходились лучики света, должно быть, солнечного, но Луиза не стала оборачиваться и выяснять, светит ли за окном солнце. Она прищурилась, вспомнив какое-то недавнее событие, и у нее вдруг закружилась голова от ощущения, что огромная трещина появилась в ее отношениях с Клементом. Он смотрел на нее почти с ненавистью.
Клемент раздраженно махнул рукой.
— Алеф дома? — спросил он, — Мне хотелось поговорить с ней.
— О чем? Она уехала.
— Она все еще в Йоркшире у Адварденов?
— Да. Сегодня утром Алеф поехала повидаться с Розмари, но она не задержится в Йоркшире, они планируют большое путешествие.
— Так они все вернулись, и мальчики тоже?
— Да. Клемент, что с тобой происходит? Пожалуйста, расскажи мне. Я чувствую, что ты весь на нервах, чувствую, что тебя что-то гложет и терзает. Мне так хочется помочь тебе, и я смогу, если ты все объяснишь мне. Ты говорил такие странные вещи, что Питер жаждет мести… мне до сих пор не верится…
— Я был пьян, вот и нес всякую чушь. Похоже, у тебя сложилось впечатление, что у него характер славного мистера Пиквика… Но он вовсе не такой славный. И вообще, оставь ты его в покое. Надеюсь, ты не делала ему никаких авансов?
— Ну… нет… нет…
— Вот и хорошо. Больше он не будет беспокоить тебя.
— Я думаю, мне пора повидать Лукаса.
— Что? Ты с ума сошла!
— Но мне хочется узнать, почему…
— Луиза, нет, ни в коем случае, я запрещаю тебе…
— Клемент, да что с тобой происходит в самом-то деле?!
— Он может встретить тебя крайне неприветливо, он страшно рассердится и доставит тебе массу огорчений. Я же просил тебя не вмешиваться. Тебе нельзя видеться с Лукасом. Ты не добьешься ничего, кроме неприятностей, причем навлечешь эти неприятности не только на себя, но и на других. Поверь мне, не надо ничего выяснять.
— Но я имею право…
— Ты ничего не знаешь и не имеешь никакого права!
— Не кричи на меня!
— Я не кричу. Прости, Луиза, мне не следовало приходить сюда. Я мог бы сообразить… Извини…
Клемент вскочил, схватил с кровати свое пальто. Он был готов разрыдаться. Он ужасно устал.
Луиза не стала возражать ему.
— Мой у себя наверху, — сказала Луиза, — Она решила бросить школу. Постарайся уйти без лишнего шума. Мне не хочется, чтобы она узнала о твоем присутствии. Оно обычно слишком волнует ее.
Мой, прекрасно знавшая об этом волнующем присутствии в доме, валялась на кровати, подложив под спину подушки. Она лежала там босоногая, в смятой синей рубашке, едва доходившей до колен. Ее шею приятно согревало слегка сдвинувшееся на бок лазуритовое ожерелье. Перекинутая через плечо длинная и толстая светлая коса, извиваясь, спускалась вниз между ее грудей. Рядом с ней пристроился Анакс, вытянув к изножью кровати длинные задние лапы. Его длинная морда частично покоилась на подоле рубашки Мой, слегка щекоча также и голые коленки. Пес неотрывно смотрел на нее своими невероятными голубыми глазами, взгляд которых порой казался совершенно ледяным, отстраненным и вовсе не собачьим. Мой коснулась тыльной стороной ладони его черного влажного носа, потом слегка пощекотала его пушистым кончиком своей косы, приглашая поиграть. Но Анакс не поддержал ее игривого настроения. Мягко изогнутая темная линия его пасти слегка дернулась, блеснув белыми зубами. Девочка погладила пса по носу, почесала за ушами, ощутив напряженность его мышц под жесткой серой шерстью. Продолжая смотреть на нее, Анакс слегка фыркнул, словно ему не понравились ее ласки.
Мой переживала совершенно особенное событие. Понедельник давно начался, а она не пошла в школу. Она стала взрослой, ведь ей исполнилось шестнадцать лет, и она имела полное право не ходить на уроки. Уже с четырнадцати лет Мой время от времени намекала своим родным, что бросит школу, когда ей исполнится шестнадцать. Сефтон упорно советовала ей выкинуть из головы такие мысли, а Луиза и Алеф отказывались серьезно воспринимать ее слова, туманно говоря, что время покажет. Когда приблизилось заветное время, Мой сообщила о своем решении директрисе. Та мягко предположила, что дальнейшие занятия могут оказаться полезными для будущей жизни девочки, а вот классная руководительница согласилась с тем, что Мой сможет найти лучшее применение своим талантам.
Мисс Фитцгерберт, с которой Мой не обсуждала тот печальный визит к мисс Фокс, просто посоветовала ей «конечно же, продолжать заниматься живописью». Дома Алеф поздравила ее, Луиза что-то вяло возразила, а Сефтон презентовала список лондонских художественных школ с адресами и телефонами. Этот список, пока не изученный, лежал на полке, придавленный большим черным камнем с белой полосой. Итак, теперь она свободна. Мой лениво валялась на кровати, удрученная опустошающим страхом, и прислушивалась к доносящемуся снизу сердитому голосу Клемента.
Ее продолжала расстраивать схватка с лебедем. Мой еще просыпалась по ночам, задыхаясь от страха, и садилась на кровати. В кошмарных снах ее преследовала массивная белая грудь, наваливающаяся на нее огромной тяжестью. Ее мучили и другие образы и сомнения: удалось ли той темной уточке спастись, или она все-таки утонула, не дождавшись помощи, не почудилось ли ей, что утка улетела, и, кроме того, не повредила ли она что-то самому лебедю? Вспоминая свое отчаянное сопротивление, Мой словно в калейдоскопе прокручивала фрагментарные сцены их сражения, видела, как приближаются к ней страшные, перепончатые, похожие на черные руки лапы, как она яростно хватается за них, чтобы отбросить птицу от себя. Могла ли она повредить что-то бедному лебедю, может, сломала одну из лап? Мой резко поднялась с подушек, встревожив Анакса, который спрыгнул с кровати и, удалившись в свою корзину, изящно и спокойно улегся в ней. Мой сняла ожерелье и убрала его в заветный ящик, где хранила лазуритовую шкатулочку, в которой лежал белый камушек, и клочок бумаги со словами «Сила подчиняется добродетели». Мой опустилась на колени возле стоящих на полу картонных коробок, в которые совсем недавно, знаменуя важные изменения своей жизни, убрала с полок всю коллекцию камней. Помимо способностей к телекинезу ее стало тревожить и случайное озорство некоторых камней, которые, очевидно, приобрели странную подвижность и самовольно сбрасывались на пол. Это не нравилось Анаксу, он сразу начинал злиться и угрожающе ворчать.
— Простите меня, бедные камушки, — сказала Мой камням, перебирая их в коробках.
«Кто я такая, — подумала она, — чтобы вмешиваться в их судьбу? Возможно, всем им хочется быть совершенно в другом месте, на солнце, или под дождем, или на морском берегу. Ведь я лишила их родных мест, лишила свободы!»
