— Все еще день?
— Наверное. При этой погоде день от вечера не отличишь.
— Или от утра! Я хочу, чтобы туман рассеялся. Со времени нашего переезда я всего лишь два раза смотрела в окно.
— Туман уйдет. Должен уйти.
— А я сомневаюсь. Климат мог вдруг измениться. Может, тут какая-то связь с бомбой?
— Туман вскоре исчезнет.
— Ты не согласна, что испытания бомбы могут повлиять на погоду?
— Могут, думаю, но не очень сильно.
— А что у нас на ужин?
— Не знаю. Я еще не ходила за покупками.
— Как всегда, будут яйца?
— Наверное, они тебе уже надоели.
— Нет. Вот еще нашла фрагментик. Ты знаешь, я уже так наловчилась.
— В любом деле можно набраться опыта. Дальше пойдет еще легче.
— Когда сложим эту головоломку, купим новую или разбросаем и начнем сначала?
— Нет, мне скучно складывать одно и то же.
— А это не одно и то же. Даже если уже знаешь картинку, все равно надо искать. Хорошо, купим другую, да?
— Конечно. Если хочешь, купим другую.
Мюриэль закрыла глаза и незаметно впилась ногтями в туго натянутую поверхность ковра. Не слезы, а какой-то крик бился внутри нее, метался, как птица. «По силам ли мне такая боль?» — мысленно обратилась к себе Мюриэль, но так ясно, что ей показалось: она произнесла это вслух.
Она открыла глаза и обнаружила какое-то странное выражение на лице Элизабет. Та смотрела не на головоломку, а куда-то мимо, в пол. Вместо напряженной задумчивости на лице ее появилась отрешенность. Какое-то движение в воздухе заставило Мюриэль замереть. Она оглянулась и вскочила на ноги. В дверях стоял Карл.
Обойдя вниманием Элизабет, так и не поднявшую глаз, он вполголоса сказал Мюриэль: «Я хотел бы с тобой поговорить».
Мюриэль не помнила, как оказалась в кабинете Карла. Теперь, очнувшись, она обнаружила, что комната непривычно ярко освещена тремя лампами и большой люстрой. Свет сделал комнату маленькой и невзрачной, открыл, что обставлена она неумело, как бы на скорую руку, что пол покрыт невероятно затертым ковром. Она расслышала, как отец закрывает дверь и с удивлением поняла, что стоит на ногах, не падает, не кричит.
— Присядь, Мюриэль.
Она села у стола. Карл сел напротив. Она чувствовала на себе его взгляд, но не могла ответить.
— Меня интересует, Мюриэль, нашла ли ты должность?
— Какую должность? — не поднимая глаз, тихо спросила Мюриэль.
— Я подразумеваю, нашла ли ты работу, место секретарши?
— А… Нет, еще не нашла.
Карл говорил так просто, так обыденно. И Мюриэль вдруг подумала: а может, я стала жертвой какого-то невероятного заблуждения? Возможно ли, чтобы отец тоже не слышал крика или каким-то странным образом забыл о нем? Вообще, кричала ли она? Может, ей это послышалось? Может, и все, что она увидела, произошло только в ее воображении?
— Неплохо бы найти работу, верно? Это не так сложно. Ведь ты мне обещала.
Она заставила себя поднять глаза, но задержала взгляд на его ладонях, аккуратно скрещенных на столе. И тут она увидела на столе, рядом с ладонями Карла, еще что-то. Икону Евгения Пешкова, Троицу, изображенную в виде трех ангелов, картину, в которую она сейчас глянула как в окно, наполненное лазурью и светом. Было что-то чудесное и вместе с тем жуткое в появлении иконы здесь, на столе у Карла. Неужели он настолько всесилен?
— Да, я скоро найду работу, — машинально ответила она.
— Пришло время тебе самой зарабатывать деньги. Ты можешь получать неплохое жалованье.
— В Лондоне — вполне возможно.
— Необязательно в Лондоне.
— Я хочу сказать, что в большом городе легче найти, и раз уж мы здесь…
— Тут я перехожу к следующему пункту, — прервал ее Карл.
Мюриэль насторожилась.
— Так вот, я не хочу, чтобы ты и дальше жила здесь.
— Не понимаю.
— Тебе следует покинуть этот дом и как можно скорее.
Мюриэль пристально посмотрела на отца. В беспощадном ярком свете его лицо казалось каким-то рыхлым, белым и мучнистым. Только глаза сверкали, как влажные синие камешки, и прямые темные волосы блестели, словно смоченные водой.
— Я тебя не понимаю, — сказала Мюриэль.
— Тебе следует покинуть этот дом и как можно скорее.
Карл произнес эту фразу так, будто она не была повторением.
— Неужели ты этого хочешь?
Карл смотрел на нее и молчал. Он слегка пошевелил руками, как бы убеждаясь, что им хорошо и удобно.
— Но зачем?
Кашлянув, он заговорил:
— Тебе известно, что девушка твоего возраста, которая продолжает жить с родителями, явление в наш век не совсем обычное. Ты ведешь не совсем нормальную жизнь. Я думаю, пришло время начать жизнь более естественную. Ты не согласна?
Мюриэль попыталась разглядеть в глазах Карла хоть какое-то движение, хоть какой-то проблеск расчета, но натолкнулась лишь на лоснящуюся поверхность глазных яблок. Краем глаза она непрестанно видела ровное сияние иконы.
— А как же Элизабет?
— Элизабет останется здесь.
— Но кто же будет за ней ухаживать?
— Я займусь этим.
Мюриэль перевела дыхание и попыталась все обдумать. Этого не может быть, не может! Она всегда готовила себя к худшему со стороны отца, но даже в самых страшных фантазиях представить не могла, что он разлучит ее с Элизабет.
— Не думаю, что Элизабет сможет обойтись без меня, — сказала она и мысленно добавила: прожить без меня, дышать без меня.
— А я не сомневаюсь, что она скоро привыкнет к твоему отсутствию.
Мюриэль искала нужные слова. Ей хотелось стать ловкой, хотелось сопротивляться. Неужели отец может вот так, просто, делать с ней все, что захочет? Она сказала: «Если я уйду, то заберу Элизабет с собой».
Карл усмехнулся. Белые зубы сверкнули на сухом лице.
— С моей точки зрения, это не очень разумно, Мюриэль.
Он говорил об этом, как о чем-то само собой разумеющемся.
Еще одна догадка посетила Мюриэль.
— Но Элизабет наверняка… Она знает о твоих планах? Она согласна?
— Да. Я говорил с ней, и она согласна.
Мюриэль встала. Отец остался сидеть и только смотрел на нее. Она хотела сказать: «Я тебе не верю», а сказала: «Я тебя ненавижу».
Карл по-прежнему смотрел на нее, но лицо его окаменело и глаза как будто опустели, словно он устал от сосредоточенности, словно был уже один. Мюриэль сделала жест рукой, как бы отмахиваясь от слишком яркого света. Потом вдруг наклонилась вперед, схватила икону и прижала ее к груди. Повернулась и выбежала из комнаты.
