— А я думала, Уна — сирота,— прошептала Бетти, пока Кики с Уной тащили мальчика на второй этаж.
— Я не сирота.— Каким-то непостижимым образом Уна расслышала ее слова.— Но эта женщина мне не мать. Она моя телохранительница.
— Телохранительница? — беззвучно выдохнула Бетти.
В конце лестничного пролета обнаружилась одна-единственная дверь. Телохранительница Уны повернула ключ в замке. Из обшарпанного вестибюля мы попали во дворец. Пол устилали дорогие ковры, вдоль стен выстроилась массивная мебель красного дерева, обитая шелком, а сами стены цвета неба были изукрашены изображениями хрупких, изящных ивовых деревьев и прихорашивающихся павлинов. В центре комнаты поджидали четверо китаянок. Старшая — в простой черной пижаме; остальные — в длинных многоцветных халатах и вышитых тапочках. Те трое, что помоложе, с нашим появлением взялись за дело — запорхали туда и сюда, точно птицы в великолепной клетке.
— Это мои бабушки,— сообщила Уна.— Не трудитесь начинать светскую беседу. Они не говорят по-английски.
— И она тоже твоя бабушка? — Я указала на женщину, которой с виду было никак не больше тридцати.
— Это просто выражение такое,— вздохнула Уна.— На самом деле они мне никакая не родня.
Краем глаза я заметила, как старшая из бабушек Уны резко выдохнула — как если бы ее неожиданно ударили. Но, тут же придя в себя, она опустилась на колени перед тахтой, куда мы положили пострадавшего. Ей было по меньшей мере лет восемьдесят: седые волосы собраны в пучок, лицо испещрено сетью морщин. Она пощупала пульс мальчика: руки у нее оказались неожиданно мускулистыми, кончики пальцев — загрубевшие, мозолистые. Затем она оттянула больному веки, открыла ему рот, осмотрела язык. Обернулась и отдала какие-то распоряжения младшей из женщин; та тут же исчезла в кухне.
— Миссис Фэй говорит, у него ци повышена,— объяснила Уна.— Ему требуется что-нибудь тонизирующее и охлаждающее.
Мы с Ди-Ди обменялись озадаченными взглядами. Минутой позже в гостиную вбежала самая молодая из «бабушек» с кувшином воды и деревянным блюдом с травами. Миссис Фэй попросила оставить ее наедине с пациентом, и Уна увела Иррегуляров в столовую.
— Похоже, миссис Фэй знает, что делает,— задумчиво откомментировала Кики, усаживаясь за круглый деревянный стол.
— Кабы не знала, мы бы все давно ноги протянули,— отозвалась Уна.— Я сколько здесь живу, ни разу к американскому доктору не обращалась.
— Ну и что мы ей скажем? — полюбопытствовала Лус.— Она ведь непременно спросит, где мы нашли этого бедолагу.
— Лопес, это не твой дом, а мой,— отрезала Уна.— Миссис Фэй не станет задавать вопросы. Равно как и остальные бабушки.
— А кто все эти дамы? — спросила Бетти,— Почему ты с ними живешь?
— Они меня вырастили,— отозвалась Уна.— Теперь моя очередь о них позаботиться.
— Но ты вроде сказала, что не сирота,— напомнила Ди-Ди.— А где твои родители?
— Мой отец владеет несколькими фабриками в Чайнатауне. Он незаконно ввез этих женщин в страну — как рабочую силу. Они были все равно что в рабстве. Я выкупила их на свободу — маникюрный салон приносит мне достаточно денег,— объяснила Уна— Сдается мне, мальчик тоже принадлежит ему.
— Получается, твой отец...— начала было я.
— Именно,— кивнула Уна.— Мой отец — Лестер Лю.
Секреты — они что микстура от кашля; со временем только набирают силу. Если хранить секрет достаточно долго, из некогда безобидного он, чего доброго, сделается смертоносен. Двумя годами раньше тайна Уны послужила бы темой сплетен и пересудов на пару-тройку часов, но никто из нас не поставил бы подобное происхождение ей в вину. Но тот факт, что она так долго скрывала правду, будил во мне новые подозрения: а все ли Уна нам сказала и не умалчивает ли еще о чем-либо? Да и от одного этого признания голова шла кругом. Отец Уны — опасный преступник. Лестер Лю, главарь банды «Фу-цзянь», разбогател на контрабандной торговле поддельными дамскими сумочками и модельной обувью в Чайна-тауне. В июне Иррегуляры положили конец его махинациям и упекли большинство контрабандистов за решетку. Но Лестер Лю перед судом так и не предстал: никакого обвинения ему предъявлено не было. Он по-прежнему разгуливал на свободе, и в его списке лиц, намеченных к ликвидации, Кики Страйк значилась первой.
— Почему ты нам не сказала? — призвала я Уну к ответу.
Уна поморщилась.
— Ну, такими вещами вообще-то не хвастаются.
Остальные девочки словно онемели. Лус затаила дыхание. Бетти кусала нижнюю губу: того и гляди, совсем отъест. Одна только Кики держалась невозмутимо. И я тотчас же поняла: Кики давно все знала.
— Я не предательница,— пробормотала Уна.
— Разумеется, нет,— заверила ее Кики.— Никто так и не считает.
Ди-Ди перехватила мой взгляд и обернулась к Уне.
— Тебе следовало открыться нам раньше,— с ученым видом изрекла она.— Есть ли еще что-нибудь, о чем нам следует знать?
— Нет,— отрезала Уна.
— А я считаю, ты ужасно храбрая, что рассказала нам все как есть.— И Бетти обняла Уну за плечи.
— Это многое объясняет,— устало вздохнула Лус.
— Дайте-ка минуточку подумать.
Я уперлась лбом в стол. В моем сознании видоизменялись и обретали новую форму миллионы воспоминаний. В комнате воцарилась тишина. Одна из Униных «бабушек» принесла чайник и шесть миниатюрных чашечек. Когда же Иррегуляры снова остались одни, Кики отхлебнула чая и набрала в грудь побольше воздуха.
— Теперь, когда новость вы переварили, давайте поговорим о деле.
— А почему ты считаешь, что наш найденыш принадлежит твоему отцу? — полюбопытствовала Ди-Ди.
Кики ободряюще кивнула Уне.
— Мой отец не просто контрабандист. Он еще и «змееголовый»
[16]
.
— Что такое «змееголовый»? — не поняла Лус.
— Они нелегально переправляют иностранцев в Соединенные Штаты,— объяснила Уна.— Главным образом бедняков, которым нужна работа. Эти горемыки обещают «змееголовому» тысячи долларов за доставку, а по прибытии вынуждены выплачивать долги. И до тех пор, пока долг не погашен, они живут на положении рабов. Отец заставляет их трудиться денно и нощно на своих фабриках, а система там потогонная.
— А что, если они откажутся? — осведомилась Ди-Ди.
— Тогда их могут избить до полусмерти,— отвечала Уна.— Или вообще убить.
— А твоя мать в этом тоже участвует? — поинтересовалась я.
