– Генеральный штаб заявит протест.
– Только на это и надежда. Ладно, ротмистр, ждем.
Сысоев прервал соединение. Я поднялся на чердак одной из избушек – облюбовал позицию там еще днем. Нечто похожее на баржу держалось примерно в километре ниже по течению реки. Но была ли это баржа противника или какое-то судно наблюдателей – сказать сложно. Прижимаясь к противоположному берегу Волги, шли теплоходы. Навигацию никто не отменял.
– Разрешаю покинуть окопы, – скомандовал я с чердака. – Далеко не разбредаемся, неприятель может появиться в любую минуту. Джальчинов, назначаетесь дежурным.
– И что мне делать? – совсем не по уставу подал голос Батыр.
– Следить за рекой. Можете подняться наверх – отсюда открывается прекрасный вид. В случае опасности дадите сигнал тревоги.
Отделение полковника тоже получило приказ отдыхать, но на виду бойцы не маячили. Вполне возможно, что с баржи за нами наблюдают в бинокль – незачем выдавать расположение позиций.
Прошел час, два. Десант не появлялся. С командованием мы связаться не могли – по регламенту боя у нас не было никакого командования. Мы получили приказ держать местность и должны остановить врага. Точка.
Я лежал на кровати в избушке, временно оборудованной под штабную, когда туда поспешно вошел Старостин.
– Нашли! – радостно заявил он.
– Взрыватели?
– Нет. Флаг. Бродили с Пальцевым по деревне, в одной из избушек открыли сундук – а там флаг. Ветхий, но от старости не рассыплется.
Поручик развернул передо мной бело-сине-красное полотнище.
– Вы предлагаете поднять флаг над нашей позицией?
– Да. Древко я сейчас смастерю – и вывесим над самой высокой крышей.
– Действуйте.
Солнце еще не зашло, когда в его последних лучах заплескался флаг Империи. Пусть отделению не выдали боевого знамени – оно нам и не было положено, – мы нашли его сами!
– Ура! – закричали казаки.
– Ура! – хриплым голосом крикнул из своего окопа Иванов.
– Ура! – протяжно затянул Джальчинов.
На позициях полковника наш флаг тоже заметили – раздались выстрелы в воздух и крики «ура». Сысоев позвонил еще раз.
– Выражаю благодарность за поднятие настроения личного состава.
– От вашего имени выражу благодарность поручику Старостину.
Наступала ночь. Персов не было.
Берег Волги неплохо просматривался в прибор ночного видения. Но на всякий случай примерно раз в полчаса мы пускали в воздух осветительную ракету. Она разрывала лунные сумерки, отражалась в водах реки – и гасла, оставляя после себя черноту, которая постепенно рассеивалась светом луны и звезд.
– Измором берут, – тихо сказал Иванов, с которым мы дежурили в паре. Ночью на одного наблюдателя надежда слабая – вдруг дрема одолеет?
– Сами у себя время отнимают – нам меньше продержаться придется. Или поломка на барже – полагаю, генеральный штаб торговался, требовал, чтобы баржа от Астрахани шла, если не с персидского берега. Мы окопы сами роем, так пусть и персов укачает.
– Хоть бы они вообще не приплыли.
– На это я бы надеяться не стал…
Иванов достал из нагрудного кармана пачку сигарет, распечатал, закурил.
– А я полагал, вы противник табачного дыма.
– Противник, – кивнул Федор, закашлявшись. – Но, говорят, успокаивает. Ребята из порта сигареты сунули, когда собирали сюда. Сам-то я почти никогда…
В воздухе раздался стрекот вертолетных винтов. Потом в небе вспыхнула осветительная ракета – похоже, ее пустили с вертолета, горизонтально к земле. Наблюдатели. Смотрят, не занимаемся ли мы чем-то неположенным? Так ведь за оцеплением стоим. Но оцепление-то наше, можно найти солдата, который глаза закроет. Только зачем? Еще окопов прокопать? Еды и боеприпасов у нас вдоволь – если не считать взрывателей для снарядов. Но запросить боеприпасы дополнительно нельзя. Дисквалифицируют.
– С танком что делать будем? – спросил я Иванова.
– Из гранатометов, что тут думать. А близко подберется – казаки ручную гранату кинут. Пальцев похвалялся, что он два танка так подбил.
– Где же это он ухитрился? На учениях?
– Не иначе. Не слышал, чтобы наша армия где-то с танками врукопашную билась.
Да, Россия в военном и техническом отношении превосходит все страны, лежащие по соседству. Кто может соперничать с нами? Британия? На море – несомненно, но сухопутная армия Британской империи гораздо слабее. Германия? У немцев слишком мало ресурсов, и колонии в Африке дела не спасают. Америка? Страна растет и развивается, техника там развита не хуже, чем у нас, а кое-где и лучше – но общих сухопутных границ нет. Танки с Аляски не пройдут через всю Канаду. Да и есть ли у нас на Аляске танки? Зачем они там нужны?
Иванов последний раз затянулся, отбросил окурок подальше от себя.
– Господин Волков, а вы в Бога веруете?
– Отчего спрашиваете, Федор?
– Так ведь страшно, ротмистр.
– Драться?
– Нет, умирать. Как нас там примут?
Я вздохнул.
– Ах, если бы приняли, Федор. Бог – свет, абсолютное добро. Нет никакого ада – в нас самих ад. Вот только не знаю, есть ли Бог. Это и страшно.
– Да как же нет? – степенно улыбнулся Иванов. – Кто ж тогда мир сотворил? Душой нас наделил? Чудеса миру явил? Кому храмы строят и осанну поют?
– А если нет никакой души, а мир наш – лишь флуктуация неведомой ткани мироздания? Возник мир, когда Большой Взрыв произошел, и сгинет в никуда, следа после себя не оставив. Все наши мучения, все подвиги, вся доброта и сострадание – всё зря. Игра природы, программа биологических компьютеров, созданных прихотью эволюции из комбинации атомов.
– И как вы с такими мыслями живете, господин Волков?
– Да нет, не живу я с этим, Фёдор. Сам хочу верить и доказательства ищу, что не напрасно все. Иногда кажется – поверил. А иногда – сомнения гложут. И страшно. Не за себя страшно. Какой-то из святых на муки в аду или небытие соглашался, лишь бы другие были способны к жизни вечной. Я не святой, но тоже так не отказался бы. Не за себя страшно – за цель жизни. Ведь если цели нет – ужаснее ничего и придумать нельзя.
– Есть цель, господин ротмистр.
– Есть ли?
– Точно вам говорю.
Повинуясь безотчетному порыву, мы обнялись.
– Ну, тогда и бояться нам нечего, – сказал я. – А какие грехи совершили – так то простится или отработается. В вечные муки не верю. Или блаженство, или небытие, или труд.
Край неба начал светлеть. Внизу по течению реки раздалось пыхтение. К берегу ползла баржа. Та самая. Мы не определили это по каким-то признакам, не вычислили, не получили экстренного сообщения. Мы просто знали.
