Чарльз Фентон как-то сказал ей, что любовь – это боль, пронзающая сердце и душу, и бывают минуты, когда кажется, что эту боль невозможно выдержать.
«Но бывают минуты, – говорил он, – когда тебя охватывает такой восторг, что ты понимаешь: и боль, и мука – все это того стоит».
«Вся моя боль и мука стоит одних только этих мгновений восторга», – утешала себя сейчас Вита.
Но в то же время душа ныла при мысли, что она должна расстаться с ним. Вита чувствовала себя так, словно сердце ее истекает кровью, и почти не надеялась, что эта рана когда-нибудь заживет.
– Любовь моя, – тихо прошептал он, наклонившись к ее волосам, и от этих слов дрожь прошла по всему ее телу.
Почувствовав, как она дрожит, он еще сильнее сжал ее в объятиях, словно стараясь защитить от той боли, которую сам же вынужден был причинить.
– Сокровище мое, если бы этот дьявол что-нибудь с тобой сделал, я бы разрезал его на куски.
И Вита вновь задрожала, на этот раз от ненависти, прозвучавшей в его голосе.
– С тобой я чувствую себя в полной безопасности, – прошептала она.
Ехать ей было очень удобно. Шейх, как многие бедуины, не пользовался настоящим седлом и стременами. На спине лошади привязывалась мягкая подушка, ехать на которой было одно удовольствие. Уздечкой он также не пользовался, морда лошади была просто обвязана мягкими кожаными ремнями. Тем не менее он прекрасно контролировал малейшие движения своего прекрасного жеребца.
Вита знала, что бедуины, как правило, ездят только на кобылах, и понимала, что выбор лошади не менее ярко, чем все остальное, характеризует нрав ее возлюбленного.
Сейчас же она молила только об одном, чтобы этот путь до Дамаска никогда не кончался.
«Если бы только мы могли ехать вот так бесконечно, чтобы он сжимал меня в своих объятиях и шептал слова любви!» – мечтала она.
Девушка понимала, что здесь, с ним, посреди дикой пустыни, она в полной безопасности, как никогда не была и никогда не будет больше в своей жизни.
Мир без него представлялся ей ужасным и пустым – местом, где ее подстерегают не только такие конкретные опасности, как шейх Фарис, но и неясные, таинственные, а оттого еще более страшные. И еще ее впереди ждал брак с лордом Бэнтамом.
Словно догадавшись о том, что она сейчас думает, шейх чуть наклонился к ней и сказал:
– Не терзайся так, любовь моя. Ты должна сказать себе: Инч Аллах! – на все воля Всевышнего. И, возможно, однажды мы снова встретимся при более благоприятных для нас обстоятельствах.
– Это «однажды» может наступить еще очень не скоро, – грустно отвечала Вита, – а я хочу быть рядом с тобой теперь… и всегда.
Она услышала вместо ответа тяжелый вздох, вырвавшийся из его груди, и поняла, что он чувствует то же самое.
А когда вдали показались минареты Дамаска, Виту вдруг охватило отчаяние, которое невозможно было выразить словами. Да и что тут можно было сказать.
«Теперь Дамаск уже никогда не будет для меня Шаум Шериф! – «Святым и благословенным» – с грустью подумала Вита. – Теперь это для меня «Проклятый город», ведь здесь я должна навсегда расстаться с человеком, которого люблю больше жизни, и, наверное, с самой мечтой о любви!»
Подъезжая к Дамаску, они слышали блеяние овец и мычание коров, пасущихся на пастбищах вокруг городских стен; видели цветущие сады, окружающие город, словно зеленое кольцо вокруг сверкающих вод озера. Но вся эта красота уже не трогала Виту. Ее сердце было полно печали.
Скоро – слишком скоро для девушки, которая прощалась со своей любовью, наслаждаясь по-следними минутами счастья, – они въехали в городские ворота.
Медленно двигаясь по узким живописным улочкам, они направлялись к большой площади, выложенной мрамором, с фонтанами, сверкающими на солнце, и окруженной апельсиновыми, лимонными и гранатовыми деревьями, дающими прохладную живительную тень.
Шейх ехал впереди кавалькады, одной рукой обнимая Виту. Гордая осанка, высокомерное выражение лица – все говорило о том, что это повелитель одного из самых могущественных племен. И только Вита знала, сколько боли скрывалось под этой маской.
Они подъехали к красивому особняку, над которым, словно увядший на жарком солнце листок, безжизненно висел флаг Великобритании. Часовые в красных мундирах, застывшие у входа, наверное, изнывали от палящего зноя.
Шейх натянул поводья. Все остановились.
Вита заглянула ему в лицо и увидела в его темных глазах отражение мучительной боли.
– Может, не будем делать это? – прошептала она. – Позволь мне… остаться с тобой… хотя бы ненадолго…
Она увидела, как в ответ на ее мольбу судорога исказила на мгновение его красивое лицо, и поняла, что в его душе идет отчаянная борьба. Но, не ответив ей ни слова, он очень мягко отстранил ее от себя и, приподняв, спустил на землю. Затем легко спрыгнул сам.
Один из его людей уже поспешил к воротам сообщить охране, что прибыли шейх эль-Хассейн и мисс Эшфорд. Поддерживая девушку под локоть, шейх направился следом и, пройдя через распахнутые перед ними ворота, повел Виту к зданию консульства.
Вита не могла не подумать о том, как странно, наверное, они выглядят с точки зрения своих соотечественников. Шейх – в своей традиционной одежде, и она сама – в белом свадебном наряде бедуинской женщины.
Но эта мысль появилась и исчезла, Виту нисколько не волновало сейчас, как она выглядела. Слишком сильна была боль отчаяния, разрывающая на части ее сердце. Ведь через несколько минут ее возлюбленный расстанется с ней. Навсегда. Какое страшное слово. И как странно было произносить его ей, мечтающей о любви на всю жизнь!
Вита словно читала мысли бесконечно дорогого ей человека, идущего сейчас рядом. Девушка понимала: он хочет передать ее прямо в руки капитана Бертона, а затем вместе со своими людьми исчезнет в пустыне, и она никогда уже его не увидит.
Она не смогла его уговорить, хотя и очень старалась. Теперь ей ничего больше не остается, как выдержать с достоинством эти мучительные минуты, пытаясь не показать виду, как ей больно, хотя единственное, чего ей сейчас хотелось, – это броситься ему на шею и залиться слезами.
Возле дверей их встретил слуга, и шейх повелительным тоном произнес:
– Сообщите его превосходительству, что мисс Вита Эшфорд желает его видеть.
Слуга поспешил через большой холл консульского дворца и исчез за высокими дверями. Но буквально через несколько секунд он уже широко распахнул их и пригласил шейха и его спутницу войти.
Вита взглянула на шейха, но тот отвел глаза, и девушка поняла по выражению его лица, что он страдает сейчас не меньше, чем она.
Не говоря ни слова, она пошла впереди, пересекла холл и вошла в высокие двери, которые распахнул перед ними слуга.
Вита оказалась в большой светлой комнате с высокими окнами, выходящими в цветущий сад. Здесь она увидела капитана Бертона и еще двух мужчин.
