— Ты, конечно, можешь возвести свою работу на пьедестал, — дружелюбно хмыкнула Зоя, — но я знаю жонглеров, которые на голову выше некоторых наших поэтов. Речь, разумеется, не о вас, Виктор Алексеевич!
— О, я знаю, чем подсластить чай, — сказал Герш и, наклонившись к застекленному шкафчику, извлек оттуда бутылку ликера.
Зоя повернулась к Нине.
— Вы бы не хотели станцевать на нашем концерте?
— Конечно.
Нина пока еще не пришла к окончательному выводу, что представляют из себя эти двое. Почему Герш так свободно высказывает в Зоином присутствии свои крамольные мысли? Она явно без ума от композитора. А противоположности, как говорят, притягиваются.
— По моей просьбе Виктор читал со сцены свои стихи. Вы знаете, он настоящий артист-декламатор. Особенно мне понравилось стихотворение о поле маков.
Зоино лицо вдруг изменилось. Повернувшись к Гершу, она тихо сказала:
— Я слышала, что… твоя старая знакомая Женя овдовела.
Герш прекратил откручивать крышку на бутылке.
— Я тоже слышал, — глядя в свою чашку, сказал Виктор.
Нина попыталась вспомнить, кто такая Женя, но не смогла. Впрочем, речь шла не о Жене, а ее муже, умершем, похоже, при не совсем «хороших» обстоятельствах.
— Я и не знал, — вновь занявшись бутылкой, тихо произнес Герш.
По Нининой спине пробежала дрожь. В мире балета люди тоже предпочитают общаться полунамеками.
— Ну а я слышала, — сказала Зоя.
Не отрывая глаз от стола, Герш долил в чай ликера.
— Надеюсь, он умер не под колесами грузовика, — жестко заметил он.
Нина прекрасно понимала, что Герш имеет в виду. В прошлом месяце в автокатастрофе погиб выдающийся актер и режиссер Еврейского театра. Так писали в газетах, но ходили слухи, что его переехал грузовик. За убийством стояло МВД. Нина не знала, что и думать. Как можно убить невинного человека? Ей становилось не по себе каждый раз, когда она об этом думала. А Еврейский театр, между тем, закрыли.
— Я не читала его стихов, — игнорируя эти слова, сказала Зоя.
Нина старалась не смотреть в глаза Гершу, особенно в косящий, из-за которого он казался человеком не совсем уравновешенным.
— Его стихотворения разрывают душу, — мягко заметил Виктор.
Поудобнее усаживаясь на диване, Герш подвел итог дискуссии:
— Именно об этом я и говорю, когда речь заходит об искусстве.
— Поэзия, жонглирование, фокусы… все для народа, все для масс, — желая сменить тему разговора, сказал Виктор. — Одно другого стоит, если уж быть до конца откровенным. Дело не в работниках искусства, а в зрителях и слушателях. — С сомнением отхлебнув из чашки, он заметил: — Спасибо. Теперь стало вполне сносно.
— Все для масс, значит, — хмыкнул Герш. — Далеко это нас заведет.
Словно устав от споров, он откинулся на спинку дивана и «невзначай» прижал диванную подушку к телефону.
— В прошлом месяце я и мои товарищи-композиторы три дня сидели и слушали членов Центрального Комитета, которые рассказывали нам, какую музыку следует сочинять. Три дня нам рассказывали, что мы формалисты, что наша музыка — вовсе не музыка, а антинародная безвкусица. Тысяча девятьсот тридцать шестой год возвращается. Мы покорно кивали, а Жданов перечислял всех проштрафившихся: Шостакович, Прокофьев, Хачатурян… Удивляюсь, что я не попал в этот список.
Нина слышала неясные слухи об этом от пианистов и дирижеров Большого театра. Музыканты хмурились и перешептывались, но ничего толком не рассказывали. Девушку удивляло, что Герш откровенничает в присутствии Зои, но потом она решила, что композитору виднее: он-то знает эту женщину.
— Серая посредственность даже рада, — продолжал Герш. — Сейчас для них раздолье. Докладчики то и дело повторяли: «Центральный Комитет хочет, чтобы музыка была красивой и мелодичной». Ладно. Никто и слова не скажет против. — На его лице появилось некое подобие улыбки. — Я разговаривал с Шостаковичем. Жданов пригласил его и Прокофьева к себе на серьезный разговор и сказал, что… главной составной частью музыки является певучесть.
Несмотря на нотку презрения, звучавшую в голосе, глаза Герша беззаботно смеялись, а в их уголках лучились морщинки. Он замолк, прикурил сигарету и выпустил изо рта облачко дыма.
— Это он заявил двум величайшим из ныне живущих композиторов: «Главное в музыке — певучая мелодия».
Нина и Виктор улыбнулись. Герш печально покачал головой. На Зоином лице отразилась целая гамма чувств. Она хотела, но не могла его осуждать. Губы ее были плотно сжаты, а глаза смотрели с восторгом.
«Интересно, а я тоже выдаю себя с головой, когда смотрю на Виктора?» — подумала Нина.
Виктор начал рассказывать анекдоты.
Нина и раньше замечала, что ее спутник часто делает это, желая поднять настроение или уладить ссору. У него был бесконечный запас шуток и историй. Вскоре Нина уже заливалась смехом.
— Я знаю один, — вспомнив карикатуру из журнала «Крокодил», сказала она. — Женщина в магазине примеряет платье. Продавщица спрашивает, будет ли она его покупать. Женщина говорит: «Я не уверена. Ткань хорошая, а вот рисунок мне не нравится». — «Не волнуйтесь, — отвечает ей продавщица. — После первой же стирки рисунок вылиняет».
Все рассмеялись, а Виктор шутливо сказал:
— Будь терпелива. Скоро я подарю тебе красивое платье.
Нина почувствовала себя неловко, но Зоя тут же вмешалась в разговор:
— А вот еще один. Колхозник стоит между двумя тракторами и не знает, что делать. «Какой из них отремонтирован, а какой сломан?» — спрашивает он. «Попробуй завести двигатель, тогда и узнаешь», — говорит ему другой колхозник. «Уже пробовал. Ни один не заводится».
Легкая шепелявость придавала голосу Зои иллюзорную детскость. Виктору шутка понравилась. Нина почувствовала укол ревности. Он любил привлекать к себе внимание женщин и делал это даже в ее присутствии.
Зоя предложила еще чаю, но все отказались. Вздохнув, она наполнила свою чашку.
— А мне другого, — попросил Герш.
Покраснев, Зоя налила ему ликер.
— Спасибо, пышечка!
— Герш, наша общая знакомая не похожа на хлебобулочное изделие, — пошутил Виктор.
— Я просила его не сравнивать меня с животными, — сказала Зоя, — даже с котенком, вот он и изощряется, выдумывая мне все новые прозвища.
— Но ты ведь просила, — с невинным видом заявил Герш, откидываясь на спинку дивана.
— Он жуткий бабник, — провожая Нину домой, сказал Виктор. — Собирает женщин, как пень грибы. Обожает женское общество.
В голосе его слышалось скрытое восхищение. Нина решила, что Виктор и сам недавно относился к той же категории мужчин.
