— Пришел Григорий Солодин, — сказала Елена, секретарь, как только Дрю переступила порог приемной. — В ожидании твоего прихода он осматривает галерею. Позвать?
— Дай мне минутку отдышаться, а потом зови.
В кабинете она потерла кончики пальцев и шевелила пальцами ног до тех пор, пока не согрелась.
Легкий стук в стену возле распахнутой настежь двери.
— Мисс Брукс! Надеюсь, я вам не помешал?
— Я только что с перерыва. Садитесь.
Несмотря на высокий рост и ширину плеч, Григорий Солодин вошел в кабинет как-то неуверенно, словно стесняясь чего-то. Красивое, располагающее лицо. От него пахло табачным дымом, не воняло, а именно пахло. Легкий, сладковатый табачный аромат.
— Я проходил мимо, — садясь на стул, несколько неуклюже объяснил он, — и решил заглянуть. Хотелось бы знать, как продвигаются дела с определением аутентичности янтаря.
— Лаборатория запаздывает, — чувствуя неловкость из-за еще одной неоправданной задержки, сказала Дрю, — но волноваться нет причины. Результаты станут известны к концу недели. Это простая формальность.
Ее слова явно не успокоили Солодина.
— Это хорошо, что вы зашли, — продолжила Дрю. — Я как раз работаю над дополнениями и хотела бы с вами переговорить.
— Над дополнениями?
— Ну, это скорее сопроводительная брошюра, которая раздается участникам во время обеда, который дается перед началом аукциона. Она дополняет фотографии и описания драгоценностей, которые печатаются в каталоге. Для крупных аукционов мы иногда составляем брошюрки с менее официальной информацией, что-нибудь интересное, развлекательное, любопытное… Я напишу о янтарных украшениях в целом, но если у вас есть дополнительная информация о кулоне, буду очень рада.
Солодин уставился в пол, и Дрю поняла, что сказала лишнее.
— Я уже попросила Нину Ревскую вспомнить все о людях, даривших ей драгоценности, и о нарядах, которые она носила с тем или иным украшением. Пусть расскажет, при каких обстоятельствах были куплены или подарены ее драгоценности. Большего не надо.
— Удачи, — сухо пожелал Солодин.
— Любые сведения могут оказаться небезынтересными, — борясь с самолюбием, продолжала Дрю. — Я и вас прошу сообщить все, что вы знаете о кулоне, даже самые пустяковые сведения. Аукцион вызвал настоящий ажиотаж. Мне бы хотелось «одухотворить» каждую драгоценность, сделать неповторимой, особенной для потенциального покупателя.
Лицо Григория Солодина оставалось неестественно безучастным.
— Нет никакого риска, что ваша анонимность будет нарушена, — заверила его Дрю. — Я буду писать о кулоне. Ни строчки о вас. Неплохо было бы сфотографировать коробочку, в которой куплен кулон, или раздобыть открытку, которую обычно прилагали к подарку.
Солодин слегка кивнул головой. Его губы были плотно сжаты.
— Понятно, — наконец сказал он и тут же сменил тему разговора. — А такие брошюры часто составляют?
— Если аукцион обещает привлечь к себе повышенное внимание, то да. Вы когда-нибудь присутствовали на аукционе, организованном «Беллером»?
— Нет. Я только раз был на аукционе в Беркшире. Моей жене нравились восточные ковры. Там есть место, где продают с аукциона вполне приличные и недорогие ковры.
Его лицо стало печальным. Дрю не могла определить, то ли он в разводе, то ли овдовел. Что бы ни случилось с его браком, Солодин, судя по всему, привык, говоря о жене, употреблять прошедшее время. Сколько ему лет? В его словах сквозила определенная мудрость, которую люди привыкли ассоциировать с прожитыми годами.
— А вы? — спросил мужчина. — Вам разрешается участвовать в аукционах, проводимых «Беллером»?
— Да, но только во внерабочее время. В противном случае может сложиться впечатление, что мы играем на повышение цены. К тому же, если не находится покупатель на тот или иной лот, мы имеем право купить его по начальной цене.
Дрю показала Солодину украшавший ее правую руку перстенек и рассказала, как бабушка оставила ей по завещанию немного денег.
— Не так уж много, но два года я ломала голову над тем, куда их потратить. В завещании бабушка особо оговорила, что я должна купить себе что-нибудь красивое.
— Перстень и впрямь красивый, — улыбнулся мужчина.
На его щеках заиграли ямочки.
— Спасибо. В прошлом году я купила на аукционе акварель японского художника.
Теперь эта картина висела на стене ее спальни. Незамысловатая картинка: маленькая черная птичка стоит в пустоте. Художник не изобразил ни земли, ни неба, лишь белый фон чистого листа. Покупателя на аукционе не нашлось, и Дрю смогла купить акварель меньше чем за две сотни долларов. Часто она ловила себя на том, что смотрит на нарисованную птичку так, словно она живая, словно может и сама смотреть на свою хозяйку. Дрю привлекала простота рисунка, его прямолинейность. Одинокая птичка на белом фоне создавала иллюзию основанной на скромности горделивости. Объяснить все это кому-то было бы сложно.
— Мы просим вас присутствовать на аукционе. Ваше инкогнито от этого не пострадает.
— Спасибо, — внезапно неуверенным голосом поблагодарил Солодин. Взяв шляпу и перчатки, он добавил: — Когда будут готовы результаты лабораторных исследований?
Казалось, вот-вот и он уйдет.
— Скоро, — заторопилась Дрю. — Прошу вас, если вспомните что-нибудь интересное для моей брошюры, позвоните.
— К сожалению, — стараясь не смотреть ей в глаза, сказал Солодин, — я ничего больше не знаю.
— Хорошо. На нет и суда нет.
Как ни странно, но Дрю почувствовала себя обманутой и разочарованной. А ведь она и не ждала ничего от этого разговора. Попрощавшись, Солодин, наклонив голову, вышел из комнаты. Такой высокий! Такой широкоплечий!
Дрю обидело, что он не захотел ей помочь.
Через месяц Нина переехала в коммунальную квартиру, которую она и Виктор делили с тридцатью тремя другими жильцами. Завешанная выстиранным бельем большая кухня была захламлена тремя плитами и шестью столами. Напротив двери их комнаты висел неуклюжий черный телефон, который то и дело звонил. Один туалет и ванная комната, перед которыми всегда выстраивалась очередь. Впрочем, живя на Театральной площади, Нина могла, если припечет, сбегать в туалет Большого театра. И это было лишь одно из многих преимуществ ее теперешнего положения: их комната обогревалась небольшой буржуйкой, Виктор получал стипендию от Московского литературного фонда, через Союз писателей им выдавали хлебные карточки, пожилая Дарья готовила еду и обстирывала их.
Рядом с ними жили со своими семьями две балерины, четыре оперных певца и певицы, драматург, художник, виолончелистка и три актера. Одна из балерин расхаживала по коммуналке в вечно распахивающемся шелковом халате. Муж виолончелистки проводил много времени в ванне. Драматург постоянно кричал на жену. Два оперных тенора, чьи комнаты находились на противоположных концах коридора, репетировали в одно и то же время, словно желая выжить друг друга. В квартире жил маленький пугливый кот, который бродил по коридору, истошно мяукая.
