Его звали Виктор Ельсин. Высокий мужчина с глазами миндалевидной формы, Имя это показалось Григорию знакомым. Только гораздо позже он вспомнил, что встречал его среди имен других поэтов, которые вошли в антологии, прочтенные им в прошлом семестре. После этого он часами напролет сидел в темном полуподвальном помещении библиотеки, прокручивая на микрофильмирующем аппарате пленку за пленкой, с энтузиазмом просматривая на освещенном экране микрофиши старых газетных и журнальных статей. Из них он узнал то немногое, что было известно о судьбе Виктора Ельсина, а также (какая невероятная удача!) то, что поэт был женат на балерине Нине Ревской, проживающей в настоящее время в Бостоне, штат Массачусетс.
— Она переставила мебель в квартире, — сказала Вера.
Прошел уже месяц со дня свадьбы Герша и Зои. Вера, Нина и Полина уехали в Берлин на гастроли с частью коллектива Большого театра. Нина впервые была в этом разрушенном городе: темные коробки сгоревших зданий, разбомбленные площади, кучи строительного мусора… Их поселили в едва отапливаемой гостинице, одиноко стоящей на странно пустом бульваре. Денег не хватало, поэтому балерины предпочитали питаться тем, что привезли из дома. Даже Нине, несмотря на повышение, платили скудные командировочные. Уезжая из Москвы, она набила чемодан сухим галетным печеньем, консервированными горошком и фасолью, квашеной капустой и несколькими палками вяленой колбасы. Все ради того, чтобы сэкономить хоть немного. В номере, который занимали Вера с Полиной, Нина разогрела на плитке банку консервированной фасоли, и сразу запахло костром. Ее поселили отдельно, в двуспальном номере вместе с молодой ведущей балериной. Там было куда просторнее и тише, но, поедая фасоль с печеньем в компании Веры и Полины, Нина словно утоляла тоску по ушедшим временам, когда они были амбициозными первыми солистками, делившими маленькую полупустую гримерную.
— Повсюду развешана Зоина одежда, — продолжала рассказывать Вера. — Это уже квартира не Герша, а ее. Представляете, Зоя собирает грамзаписи речей Сталина! Теперь она ежедневно проигрывает их на патефоне Герша.
Нина рассмеялась:
— Это будет ему наказанием!
— Не представляю, как ты смогла его простить, — сказала Полина.
С ее кожей явно было что-то не в порядке. Рубцы сошли, но остались маленькие темные пятна на щеках, напоминающие крапивницу, только сероватого, а не красного цвета.
— Мне его жаль, — сказала Вера. — С самого начала было ясно, что Зоя положила глаз на его комнату. Она использует его. Просто не хочет жить со своей семьей, вот и женила на себе Герша.
«Интересно, это она сама придумала или Аарон заставил ее поверить в подлый Зоин план? А может, он и себя в этом убедил? Во всяком случае, вариантов несколько».
Пока Нина размышляла, Полина посмотрела на часы и сказала:
— Пора идти.
Сегодняшний день — их единственный шанс посмотреть достопримечательности, точнее, походить по магазинам. Хотя выходить за границы советского сектора запрещалось, американский, французский и британский секторы находились так близко, что здесь можно было купить недоступные товары.
— Я уведомлю Арво.
Молодой человек был комсомольским работником, приставленным к находящемуся на гастролях коллективу. Полагалось ставить его в известность о своем передвижении по городу.
— Пусть сам догадается, где мы, — сказала Нина.
Существовала большая вероятность того, что в холле гостиницы им встретится кто-нибудь из группы восточногерманских сопровождающих, которых они видели вчера на приеме, организованном в честь артистов Большого театра, и которые, судя по всему, постоянно находились неподалеку.
Но внизу никто их не встретил. Балерины сдали ключ от номера суровой женщине за стойкой у лифта и вышли из гостиницы под серое, затянутое облаками небо. Вера только пожала плечами, а Полина заметно расслабилась, и они пошли по полого спускающейся вниз улице. Нина ловила заинтересованные взгляды прохожих и сначала решила, что они выделяются в толпе одеждой, хотя она вроде ничем не отличалась от той, в которую были одеты немцы. Нет, дело было не в одежде, не в том, что они русские, а в их манере держаться. У них осанка балерин и грациозная поступь. Волосы у всех троих собраны на макушке. Особенно выделялась Полина, чья манера ходить очень напоминала четвертую позицию. Танец стал частью ее натуры. Нина заметила, что каждая из них ходит по-своему. У Полины походка самоуверенная и немного неестественная. Вера двигается от бедра, носки вытянуты вперед, и походка у нее легкая. Нинина осанка отличается прямотой и кажущейся расслабленностью. Голова горделиво держится на длинной шее. Плечи отведены назад. Спина прямая, как вертикальная линия. Полная противоположность людям, спешащим по своим делам. Все они сутулятся, словно от холода или под тяжестью повседневных забот.
Почти без труда они нашли магазин балетного платья, который им рекомендовали. Больше всего они мечтали приобрести нейлоновые трико, которые в отличие от выпускаемых советской промышленностью шелковых не вытягиваются на коленях. Но трико не оказалось в наличии, поэтому они запаслись пятновыводителями и пудрой для лица. Продавец дал им адрес магазина, в котором они смогут купить все, что нужно. Понимающе прищурившись, он махнул рукой в сторону ближайшей станции метро и на ломаном русском языке, помогая себе жестами, объяснил, как добраться до магазина.
Садясь в поезд подземки, они чувствовали себя авантюристками. Вагон был переполнен, пришлось стоять. Через две остановки после объявления названия станции в громкоговорителе раздался официальный голос, произнесший довольно длинную фразу на немецком. Большинство пассажиров устремились к дверям.
— Вы поняли, что он сказал? — забеспокоилась Полина.
Из всего Нина поняла только два слова, которые уже слышала раньше на официальном мероприятии, организованном вчера в честь артистов Большого театра: «demokratischen Sektoren».
Только когда двери закрыли, она догадалась о значении объявления. Ее сердце бешено забилось, но Нина промолчала. Поезд тронулся. Следующая станция та, о которой им говорил владелец магазина. Вместе с подругами Нина вышла на платформу.
Из подземного перехода они поднялись на ярко освещенную улицу. В витринах магазинов горели неоновые вывески. Повсюду установлены огромные красочные рекламные щиты. Таких Нине еще не доводилось видеть. И много людей. Их одежда показалась ей наряднее, чем у немцев, которых она видела прежде.
— Вот о чем объявлял диктор, — сказала Нина.
На лицах подруг было написано понимание.
— Нам нельзя сюда! — испугалась Полина.
— Мы не специально, — прошептала Вера, удивленно оглядываясь.
Люди вокруг выглядели благодушными и спокойными. Нигде ни следа битого кирпича. Здания, хотя и хранили напоминания о прошедшей войне, выглядят чище и куда лучше освещены, чем в «demokratischen Sektoren».
— Поскольку мы все равно здесь, идемте за покупками, — предложила Нина.
