— Убирайтесь отсюда! — закричала на него Нина.
От удивления брови дворника поползли вверх. Он медленно повернулся и с довольным видом ушел. Ему так-таки удалось высказаться.
Наконец обыск закончился. В комнате царил ужасный кавардак, но на лицах муровцев не было заметно ни следа усталости. Они набили свои портфели бумагами и книгами Герша, не забыли прихватить и бутылку ликера. Коротышка попросил предъявить паспорт задержанного, и он мигом очутился в нагрудном кармане муровца.
— Вам необходимо проследовать с нами в МУР, — вполне дружелюбно сказал его напарник с кобурой. — Разбирательство не займет много времени.
Герш кивнул. Зоя вскочила с места.
— Я пойду с ним!
— Не стоит беспокоиться, — еще более дружелюбно остановил ее человек с пистолетом.
Это выглядело так, будто он отказывается от обременительной помощи.
— Тогда… значит… я дам ему с собой…
Зоя открыла кладовку и завернула в льняную салфетку несколько грудок кускового сахара.
— Возьми колбасу, — сказала она, суя в руку мужа палку салями с таким видом, словно это был слиток золота.
Ее лицо стало совсем белым. Нина с удивлением поняла, что еще минуту назад Зоя не осознавала всей серьезности происходящего.
— До свидания, — несколько иронически попрощался Герш, когда его уводили.
— Мы скоро увидимся, — растерянно мигая, сказала ему вслед Зоя.
Виктор лишь кивнул головой. Нина не нашлась, что сказать, и только проводила взглядом исчезающий во мраке коридора силуэт друга.
Только когда муровцы ушли, Зоя воскликнула:
— Они нашли дневник! Надеюсь, он ничего не написал там такого… неосмотрительного. Бедный Герш! Вы ведь его знаете. Он за словом в карман не полезет.
— Герш вел дневник? — спросила Нина, обеспокоенная тем, что там могло быть упомянуто об их романе с Верой.
— Ну, не совсем обычный дневник. В основном он записывал свои мысли об искусстве и музыке. Надеюсь, Герш не писал там ничего неблагоразумного. Иногда он ведет себя так глупо!
Нина уставилась на Зою. Если Герш честно записывал свои мысли, то за это вполне могут посадить. Свихнувшаяся на патриотизме Зоя с ее коллекцией грампластинок с речами Сталина могла невзначай проговориться кому-то постороннему о дневнике. Но сейчас она очень расстроена. Конечно, это трудно — любить двух совершенно разных людей и пытаться верить обоим. Головная боль снова усилилась. А вдруг они не знают о Герше всего?
— Я уверена, все будет хорошо! — с неожиданным оптимизмом в голосе заявила Зоя.
Она казалась вполне искренней. Вот только несколько непрошеных слезинок сорвались с ее ресниц и скатились по щекам.
— Они ничего плохого ему не сделают. Я уверена в этом. Они ведь такие вежливые! Правда, оставили после себя беспорядок, но это неважно. Надеюсь, Гершу там будет неплохо.
— Тебе надо прилечь, — тихо и грустно сказал Виктор.
Нина не знала, жалеет ли она Зою или уже устала от переживаний.
— Я могу остаться здесь. Или уйти, если тебе надо побыть одной, — добавил Виктор.
— Не знаю, смогу ли заснуть, — произнесла Зоя. — Думаешь, они вернутся?
Она нагнулась и принялась собирать разбросанные по полу бумаги и книги.
— Вполне возможно, — вздохнул Виктор. — Муровцы могут захотеть удостовериться, что ничего не упустили.
— А что еще они могут здесь найти? Надо просмотреть то, что осталось. Кто знает…
— Я помогу тебе, — сказал Виктор.
— Хорошо, спасибо. Надеюсь, с Гершем все выяснится.
— Мне пора идти, — сказала Нина и многозначительно посмотрела на мужа, давая понять: «Надо рассказать обо всем Вере».
Несмотря на раннюю весну, воздух был теплым и свежим после дождя. Блеклое, словно слабая электрическая лампочка, солнце показалось из-за горизонта. Слышалось шуршание метел по булыжникам мостовой. «Дворничихи за работой, значит, сейчас около семи». Головная боль сжала ее череп, словно железный обруч. «Вам необходимо проследовать за нами в МУР. Разбирательство не займет много времени». В голове пульсировала боль. Нина не могла смотреть на солнце. Снег растаял. По обочинам дорог бежали ручейки, стекая в черные зевы водостоков. У гостиницы «Метрополь» мигало зелеными огнями такси, но Нине захотелось пройтись пешком. Она шла мимо магазинов с выставленными в витринах товарами, мимо стоящих на углах улиц киосков, мимо длинных жилых бараков. «Плохо… Плохо…» В одно мгновение мир стал враждебным. Нина начала замечать, что недавно заасфальтированные тротуары уже покрылись трещинами, а свежая краска облупилась, словно лак для ногтей «Косметического треста». Она повернула на бульвар возле своего старого дома. Толстая, молодая еще дворничиха, поливающая из шланга асфальт, забрызгала ей ноги.
«Как тот скотина-дворник… Все прогнило!»
Мокрые туфли громко хлюпали, когда Нина свернула в узкий переулок. Из ржавых водостоков текла грязная вода. Пахло сыростью. Всюду была грязь, так что Нине пришлось идти по положенным на земле крест-накрест доскам. Рабочие уже встали. Кто-то проветривает комнату. Кто-то моет окна. Она прошла мимо женщины, счищающей с булыжника грязь. От нее пахло карболкой. Уборка… Вода, бегущая по сточным трубам… Бледная белизна утра, медленно ползущая по балконам… «Вериных родителей тоже взяли весной…» Воспоминание вернулось внезапно, очень ясное и четкое. «Да, конечно. Массовые аресты происходят весной и осенью. Это сезонное явление, как овощи или… праздники».
Войдя в подъезд, Нина поднялась по лестнице. Смогла ли Вера заснуть этой ночью? Проснулась ли мама? Переводя дыхание, Нина готовилась сообщить им новость.
Весь остаток дня Дрю вспоминала прикосновение Григория к своему лицу. Ей очень хотелось позвонить Кейт или Джен и рассказать, как нежно его пальцы дотронулись до ее щеки…
Конечно, это смешно. У них деловые отношения. Григорий старше ее лет на двадцать! В его прикосновении чувствовалась сила. И дело не только в прикосновении. Его глаза смеялись, но смеялись как-то грустно. В глазах этого мужчины, думала Дрю, отражается его жизненный опыт, в котором радостное и грустное настолько переплелось, что стало неотделимо одно от другого. Какая глубина грусти! Какая глубина знания жизни!
— Его глаза были полны жизни, — часто повторяла бабушка Рита, вспоминая своего первого мужа Трофима.
То же самое Дрю могла сказать и о глазах Григория Солодина. Он так смутился и огорчился, когда она отпрянула. И неудивительно!
Жаль, что ей не с кем поделиться. Джен начнет задавать сотни дотошных вопросов вроде «Как ты можешь абсолютно, на все сто процентов быть уверена, что он не женат?». А Кейт первым делом ужаснется из-за их разницы в возрасте. Не говоря уже о том, что их связывают деловые отношения, которые продлятся до аукциона… еще три недели… Ей надо успокоиться. А еще надо дать Григорию понять, что она не обиделась на него за этот поступок. Она доверяет ему, но в то же время боится своих чувств.
