Дрю напомнила себе, что сейчас не время отвлекаться на личное. Она разрывалась между связями с общественностью и координацией работы с Мириам, отвечающей за экспозицию драгоценностей. Ей то и дело приходилось давать поручения своей новой помощнице. Если она разделается с гранками брошюры, одной заботой станет меньше. Принтер напечатает пять сотен экземпляров. Их будут раздавать на следующей неделе во время предшествующего аукциону обеда. Пока будут произноситься длинные речи и докладчик временами будет стучать по бокалу, требуя тишины, скучающие гости с убийственной дотошностью прочтут написанное в брошюре, а затем, аккуратно сложив, выбросят в мусор… все пятьсот экземпляров, отпечатанных на толстой глянцевой бумаге.
Даже забавно, как вчерашние заботы кажутся сегодня настолько ничтожными. Аукцион, драгоценности. Все забыто. Единственное ее желание — помочь Григорию докопаться до истины.
Сегодня утром Дрю связалась с еще одним из экспертов, который может знать, где находятся архивы ювелира. Ее не особо тревожило то, что до аукциона осталось совсем немного времени. При обычных обстоятельствах Дрю давно бы бросила бесполезное дело и занялась чем-то другим. Но только не в этот раз. Надо помочь Григорию разобраться, верны ли его подозрения насчет Нины Ревской.
Семья… Кровное родство… Его кровное родство… Мысли Дрю, как обычно, перескочили с браслета и сережек Ревской на кулон. В ожидании аукциона все три драгоценности были упакованы в прозрачные целлофановые пакеты. Кулон… Кулон Григория Солодина… Крошечный паучок с похожим на ранец парашютиста мешочком под брюшком… Письма, которые по утверждению Нины Ревской адресованы не ей…
Она расстроилась, вспомнив, как заплакала бывшая балерина, увидав принесенные фотографии. Дрю стало не по себе, когда она представила, что люди, с которыми она близка, которых любит всем сердцем, могут исчезнуть из ее жизни навсегда, оставшись лишь в воспоминаниях и на фотографиях. Джен… Кейт… Стефан… Мама… Папа… Даже сама Дрю…
Встряхнувшись, она покачала головой и еще раз просмотрела отобранные для брошюры фотографии. В переданных ей гранках пока вместо снимков белели пустые места. Первым шло фото запечатленной в прыжке молодой Нины Ревской. Ее ноги параллельны полу… Газетная статья, сообщающая о ее бегстве на Запад. Гламурная фотография из «Ван Клиф энд Арпелс». Снимок Нины Ревской и ее мужа, который Дрю выбрала из фотографий Григория.
Для последней страницы Дрю решила взять поразивший ее своей правдивостью снимок: Нина Ревская и еще три балерины Большого театра на репетиции у перекладины. Дрю нашла эту фотографию в Интернете, в фотоархиве среди снимков стоящих в ряд или наблюдающих за движениями преподавательницы балерин. Что-то интригующее было в этих фотографиях, на которых танцовщицы были естественны, а не позировали. Особенно заинтересовали Дрю групповые фото. Кем были эти молоденькие девушки с еще не до конца оформившимися телами и блеском юности в глазах? Безымянные балерины, забытые потомками. Они и впрямь были безымянными. Дрю то и дело встречалась подпись: «Неизвестная балерина». Как получилось, что, став частью коллектива одного из знаменитейших театров мира, они не оставили после себя никакого следа?
Разглядывая отобранную для публикации фотографию, Дрю пригляделась к девушке, стоявшей справа от Нины Ревской. Воздушная грация… Темные глаза… В ее внешности было что-то неуловимо знакомое. Подумав, Дрю открыла папку, в которой хранились фотографии, предоставленные Григорием, и ей стало грустно. Да, она не ошиблась. Это та самая девушка, которую Нина Ревская назвала своей лучшей подругой. Значит, и она была балериной. Сверившись с сайтом, Дрю узнала, что подругу Нины звали Вера Бородина.
Просмотрев заархивированные фотографии с сайта, она наткнулась на еще два снимка Веры Бородиной. Особенно красивым было фото, запечатлевшее балерину в «Лебедином озере». Значит, и она была знаменита или, по крайней мере, близка к этому. На заднем плане, в темном «лесу», танцевали пять девушек-лебедей. «Безымянных», — подумала Дрю. Наверное, и они мечтали когда-нибудь станцевать сольную партию.
Вдруг она заметила среди них знакомое лицо. Худая девушка с длинной шеей. Дрю тщательно сличила светящуюся на экране фотографию с черно-белым снимком, сделанным на даче. Так и есть! Это та, кого Нина Ревская назвала просто своей подругой. Они подружились, танцуя в Большом театре, но только худая балерина не достигла тех высот, что ее подруги.
Дрю подумала, что сможет узнать ее имя, расспросив Ревскую, а после уведомить составителей фотоархива, кто эта безымянная балерина. Она уже совсем собралась звонить Нине Ревской, когда спохватилась, вспомнив, как расстроилась балерина после их последнего разговора.
Впрочем, у нее и так уйма работы. И не так уж важно, узнают люди имя еще одной безымянной балерины или нет.
Нина поселилась вместе с матерью и ухаживала за ней, как могла. После аборта ее здоровье тоже оставляло желать лучшего. Хорошо было уже то, что она успела сделать все до возвращения Виктора с дачи и сейчас отлеживалась на своей, теперь Вериной, старой железной раскладушке.
Нина договорилась с Дарьей, чтобы та приходила к ним каждый день, помогала стирать и готовить. Мама выглядела более изможденной, старше, чем прежде. Она как-то высохла и страшно улыбалась беззубым ртом. Некогда гордая осанка уступила место сутулости, вызванной бесконечными походами по магазинам и утомительными стояниями в очередях. Мамина жизнь протекала в труде. Одна сплошная, бесконечная смена. Нине ее судьба напоминала долю женщин, которых в конце рабочего дня развозили по домам в кузовах грузовиков, нагруженных мешками с цементом, словно они были не людьми, а строительным материалом: досками, бревнами, металлическими балками…
Нина прожила здесь до августа, а потом Виктор, вернувшись с дачи, помог перевезти маму к ним домой. Теперь он и Нина спали на матрасе на полу. С каждым днем мама становилась все слабее. Вскоре она уже не вставала с постели, а временами даже не отдавала себе отчета в происходящем.
— Болезнь не заразная? — каждый раз, выходя из своей комнаты, спрашивала Мадам и демонстративно втягивала носом воздух, словно стараясь унюхать микробы.
Теперь она появлялась в их комнате только во время еды и так и не соизволила хотя бы раз поздороваться с Нининой мамой. Дарья тоже делала вид, что не замечает больную. Нина продолжала ей доплачивать, но Дарья упорно не желала делать что-то кроме своих обычных обязанностей. Только по прошествии недели Нина поняла, что она выполняет указание Мадам.
Ярость кипела в ее груди, но она уже устала от бесконечной грызни и даже от собственного гнева. Из мелочных обид в душе вырастала всепожирающая ненависть. После ссоры она не разговаривала с Верой. Для примирения сил не оставалось. Из разговоров с Виктором Нина поняла, что муж не в курсе размолвки между ней и Верой. Подруга, должно быть, ничего ему не сказала.
— Хорошо, что ты не осталась, иначе тебе пришлось бы мириться с присутствием Сергея.
— Он приезжал?
— Дважды. Он мне не нравится, — с ноткой зависти в голосе сказал Виктор.
