— Напиши Анигьяре, что она может привезти к нам своего сына. Я позволю Эвриху осмотреть и вылечить его, — произнес Газахлар и прикрыл глаза.
Вот теперь он действительно окончательно и бесповоротно поверил, что перелом в ходе болезни произошел. Раз уж он начал задумываться о возвращении ко двору Кешо, исцеление его — это всего лишь вопрос времени. Аррант явно перестраховался, обещав вылечить его через полгода. Он управится раньше. Значительно раньше.
* * *
Услышав доносящиеся из трапезной для слуг и рабов звуки дибулы, Нжери подкралась к дверному проему. Ей давно уже хотелось послушать, как и о чем поет шрамолицый аррант, тем паче что ни Белуб, ни Хаурика, ни Дихтиар, не говоря уже об Изиме, не желали откровенничать с хозяйкой «Мраморного логова» и отделывались ничего не значащими фразами. Поет, дескать, не так чтобы очень, лечить у него лучше получается, но послушать иной раз приятно.
— Ну давай, пой, не мучай инструмент. Все равно из бабушки девочку не сделаешь, — нетерпеливо потребовал Нгорро.
Аррант буркнул что-то невразумительное, еще раз попытался настроить видавшую виды дибулу и наконец, отчаявшись, видимо, вернуть ей былую мелодичность, предложил:
— Ежели желаете, я спою вам балладу об открытии аррантами Аскула. Она довольно популярна в южной части Аррантиады, и, хотя перевод мой оставляет желать лучшего, какое-то представление вы о ней получите.
— Давай жарь. Одна калебаса пальмового вина хуже, чем две с рисовой водкой, но лучше, чем ничего, — подбодрил его Аджам — один из телохранителей Газахлара, вот уже три года исполнявший обязанности привратника.
— Даю, — ответствовал Эврих и негромко запел:
Заглянула я милому в очи,
Не пускайся, любимый мой, в путь
В край людей, что черней полуночи,
О мечтаньях своих позабудь.
Мне заморских диковин не надо,
Без колец золотых проживу,
Не сироть свое малое чадо,
Не вдови молодую жену.
Но ушел он из теплой постели.
Чайки крик изорвал тишину,
Ванты песню прощанья пропели
Про волну, что ласкает волну…
Нжери поморщилась. Голос у арранта был средненький, да и о путешествии его предков на западную оконечность Мономатаны слушать ей совсем не интересно. И чего это ей не спится? Чего ради притащилась она в рабский флигель? Если уж решила свежим воздухом подышать и развеяться, надо было в сад идти, а не хрипы и сипы этого несостоявшегося чохыша слушать, подумала молодая женщина. А Эврих между тем запел сильным, совсем иным, чем прежде, голосом:
Даром старухи на нас шипели.
Рифы напрасно скалили пасть.
Нас не сгубили штормы и мели:
Хозяин Морской нам не дал пропасть.
Вот он, берег чужой и туманный,
Берег таинственной стороны,
По сказкам знакомый, с детства желанный,
Где люди черны и живут слоны…
— Не так уж, в общем-то, и плохо, — пробормотала молодая женщина, решив, что случалось ей слушать певцов и похуже. В особняках Небожителей или при дворе он бы особым успехом не пользовался, а на базаре миску риса и глоток водки заработал бы наверняка.
Ах, как море сияло огнями
В дни волнующе-радостных встреч,
Пахли дивные девы цветами,
Слух ласкала певучая речь…
— Слушают его, по крайней мере, внимательно, — поделилась своими впечатлениями с отсутствующим собеседником Нжери, отчетливо представив белопарусный корабль аррантов, навстречу которому плывут украшенные гирляндами цветов челны. Почему же это, интересно, аррантов чернокожие обитатели западной части Мономатаны встречали с распростертыми объятиями, как любимых братьев, а имперские войска привечают копьями, мечами, а то и отравленными стрелами? Или врет все этот новоявленный песнопевец, нарочно смущает умы?
Вопрос этот так взволновал и расстроил молодую женщину, что большую часть баллады она пропустила мимо ушей и вновь начала улавливать, о чем поет Эврих, лишь в самом ее конце.
До рези в глазах смотрю на море
Изо дня в день, а его осе нет.
Плывут паруса в голубом просторе,
А мой вот канул в пучине лет.
В пучине морской, в далекой дали,
Куда его рок жестокий вел,
Куда его лживые песни звали,
Вечный приют и покой обрел.
Волны проклятые чередою
На берег катят, что-то сулят,
И я порой замечаю с тоскою,
Как сын мой вдаль устремляет взгляд…
— Недурно, клянусь Тахмаангом, недурно! — одобрительно хлопнул ладонью по столу Аджам. — Хаурика, поднеси Эвриху чашу чего-нибудь этакого, для смягчения горла. А ты, — снова обратился он к арранту, — спой нам теперь про любовь. Что-нибудь веселое и поучительное.
— Изволь, — согласился Эврих. — Дай только передохнуть маленько.
— Только про любовь-то мне слушать и не хватало! — презрительно морща носик, процедила Нжери. — И почему они не могут обойтись без похабщины?
Она подумала, что сейчас самое время уйти, но потом ей пришло в голову, что надобно все же удостовериться, в самом ли деле аррант этот такой испорченный тип, каким кажется? Надо же знать, чего можно ожидать от людей, живущих с тобой под одной крышей. Да и о чем слуги говорят между собой, не вредно послушать, ей-то ведь они слова лишнего не скажут.
Из трапезной донесся взрыв хохота, Нжери навострила слух, но тут по коридору зашлепали чьи-то босые ноги, и она, дабы не попасть в неловкое положение, крадучись поспешила к противоположному, ведущему в сад, выходу из флигеля.
* * *
Мфано выехал из «Мраморного логова» на следующий же день после того, как Анигьяра привезла туда своего сына, чтобы показать Эвриху. Бывший домашний лекарь Газахлара был в ярости, и аррант предвидел, что при первой же возможности он сотворит ему какую-нибудь пакость, но поделать с этим ничего не мог: всем удобен только отшедший в мир иной, не зря о нем только хорошее принято говорить. В ярости была и Нжери, ибо Газахлар пошел навстречу просьбе Эвриха и не велел выгонять лежащий на излечении во флигеле пришлый люд. Переговорив с Изимом, он даже велел выделить в помощь арранту пару смышленых рабов для ухода за больными. Мозги у старого придурка за время болезни, видать, окончательно протухли, ибо на этом он не успокоился и строго-настрого приказал ей не отказывать никому из Небожителей, буде пожелает из них кто воспользоваться услугами его нового домашнего лекаря. Старый маразматик пошел далее: вызвав к себе арранта, отдал ему славненький перстенек с сапфиром, полученный ею от Анигьяры, и впредь распорядился все приношения от страждущих оставлять себе за труды и лекарства.
Это было так возмутительно, что молодая женщина совсем уже было собралась закатить супругу грандиозный скандал. Платить рабу — это же неслыханно! Мало того, что вокруг этого шрамолицего все девки увиваются и не пройдет и года, как в «Мраморном логове» заорет дюжина светлокожих, а то, глядишь, еще и золотоволосых младенцев, так ему же еще и подарки! Нжери попыталась урезонить мужа, объяснив, что так не принято, но тот весьма сухо прервал ее, заявив, что коль скоро не вмешивается в дела супруги, то и она могла бы оказать ему точно такую же любезность. Ничего более дикого Газахлар на ее памяти еще не изрекал: какие это у нее дела? Во что он не вмешивается?
