На набережной у моря большие блоки распиливали на малые и грузили в трюмы кораблей компании, имеющие специальную изоляцию из слоев тростника.
Так снег, когда-то выпавший в полярных регионах за 55-м градусом южной широты, а после спрессованный под собственной тяжестью и улежавшийся так при низкой температуре за несколько веков, в конце концов служил людям, живущим в тропиках, охлаждая их питье и ледники с провизией. Там, где природа дала промашку, на помощь ей пришел капитан Мунтрас.
– Пожалуйста, отвезите меня домой, - попросил Билли.
Льющийся гладко и без передышки рассказ Имии прервался. Ее повествование о тоннажах, о многомильной протяженности различных торговых маршрутов, о себестоимости меры льда, поступающего в распоряжение их маленькой империи, закончился; слушатель больше не хотел ничего знать. Молодая женщина вздохнула и что-то сказала отцу, но грохот очередной тележки со льдом, промчавшейся у них над головой, заглушил ее слова. Уже через мгновение ее черты разгладились, и она улыбнулась Билли.
– Давай-ка лучше отвезем Биллиша домой, отец, - сказала она.
– И то верно, - отозвался ледяной капитан, - и то верно.
Не скоро, лишь по прошествии половины Великого Года после того, как планеты-сестры Гелликонии и она сама достаточно отдалились от Фреира и Гелликония снова оказалась в объятиях снегов и ярости зимней стужи, изображение обессилевшего Билли, откинувшегося на спинку волокуши, достигло наконец далекой Земли, став там достоянием миллионов зрителей.
Впечатления от недолгого нахождения Билли на Гелликонии шли вразрез с любыми представлениями Земли о Законе, одно из важнейших положений которого гласило: «Ни один человек с Аверна никогда не должен ступать на поверхность Гелликонии и вмешиваться в или как-то влиять на протекающую там жизнь».
Этому закону, или, точнее, правилу, сформулированному на Земле, было три тысячи лет. С точки зрения культуры эти три тысячи лет были, конечно же, огромным сроком. С поры принятия закона понимание людьми окружающего мира изменилось и углубилось - во многом благодаря наблюдениям большинства населения Земли за жизнью и мытарствами гелликонцев. Подобные передачи способствовали единому и одновременному - а оттого более прочному - качественному изменению самосознания биосферы планеты.
Билли проник в биосферу Гелликонии и моментально стал ее частью. Немедленно последовавший за этим конфликт был очевиден всем землянам. Химические элементы клеток, составляющих тело Билли, включали в себя атомы с умерших звезд в той же степени, в какой те присутствовали в теле Мунтраса и МирдемИнггалы. Смерть Билли символизировала окончательное единение с планетой, слияние без надежды на разделение в будущем. Билли, как и все люди, был смертен. Атомы, из которых состояло его тело, - вечны и нерушимы.
Возможно, это был повод печалиться о канувшей в вечность еще одной человеческой личности, уникальной, неповторимой; но, как бы ни было, на Земле это вряд ли могли воспринять как повод проливать слезы.
Смерть Билли стали оплакивать много раньше, на станции наблюдения Аверн. Билли был драмой авернцев, их доказательством того, что реальность действительно существует, что сами они суть не что иное, как типичные человеческие организмы, управляемые однотипной биологической силой, адекватно реагирующей на изменения условий окружающей среды. Хвалебные слова были сказаны в тот же день.
Семейство Пин, например, оторвалось от обычного пассивного созерцания экранов и пережило небольшую семейную драму. Так, Рози Йи Пин, которая то заливалась слезами, то истерически хохотала, стала центром всеобщего внимания. Она замечательно провела это время.
Бывший наставник Билли был крайне огорчен случившимся.
Свежий воздух, омывший тело Билли и проникший в легкие, освежил его. В голове прояснилось, и он смог насладиться зрелищем блистающего мира. Однако живость этого мира, окружающие звуки мало порадовали его - для него это было слишком. Пришлось закрыть глаза. Когда он снова открыл их, асокины уже резво бежали, волокуша подпрыгивала на кочках, а поднимающийся над морем туман уже заволакивал прежде видную с горы часть горизонта.
Несколько смущенный своим молчанием Див Мунтрас, видимо, желая подняться в собственных глазах, настоял на том, чтобы самому править волокушей. Перекинув вожжи через плечо, он прижал их локтем левой руки, которой держался за переднюю ручку волокуши. В свободной правой руке он сжимал хлыст, которым орудовал очень ловко, то и дело щелкая им в воздухе над асокинами.
– Правь ровнее, Див, - покрикивал на сына ледяной капитан.
Капитан не зря волновался - на одном из поворотов волокуша налетела на камень и перевернулась. Седоков выбросило на землю, прямо под желоб деревянной дороги для тележек с глыбами льда. Капитан приземлился на четвереньки. Отобрав у сына вожжи, он хмуро на него посмотрел, но ничего не сказал. Имия, чьи губы сжались в узкую прямую линию, перевернула волокушу и помогла Билли снова забраться в нее. Ее молчание было выразительнее всяких слов.
– Я не виноват, - оправдывался Див, потирая запястье и притворяясь, что сильно вывихнул его.
Заняв место возницы, отец кивком указал сыну назад, на то место, которое недавно занимал сам. Дальше они уже ехали гораздо спокойнее.
Одноэтажный дом Мунтрасов расползался в стороны, словно пятно мха. Комнаты внутри дома из-за неровности скалистой местности располагались на разных уровнях друг относительно друга, и между собой соединялись короткими лестничными пролетами. Окна комнаты, отведенной Билли, выходили во двор, где капитан Мунтрас каждый теннер расплачивался со своими работниками.
Ограда по границе двора была сложена из гладких валунов, рожденных в полярных горах, которых не видел ни один человек, и принесенных к берегу моря ледником. В каждом камне таилась спрессованная веками история, до которой в Лордриардри никому не было дела - по причине то ли большой занятости, то ли лени (расшифровку истории камней сделали с борта Аверна через посредство электронных глаз). Вдоль каменной стены росли деревья с разделяющимся надвое у самой земли короткими стволами. Билли с кровати мог вволю любоваться этими деревцами.
Когда асокины наконец домчали путешественников до дома, встретившая их на пороге жена капитана, Эйви, захлопотала вокруг мужа точно так же, как недавно хлопотала вокруг Билли. Но Билли был этому даже рад - он предпочитал остаться один в своей комнате с голыми белеными стенами, чтобы смотреть в окно на силуэты деревьев. Постепенно взгляд его замер. Безумие медленно подкралось к нему, задвигало его руками, всячески изгибая их, и так до тех пор, пока руки Билли не взметнулись над головой, где их свела судорога, превратив в подобие древесных сучьев за окном.
В комнату Билли тихо вошел Див. Сын капитана старался двигаться бесшумно и, проявляя всяческую осторожность, тихо затворил за собой дверь и двинулся к кровати. Увидев, что творится с Билли, во что тот превратился, Див замер. Кисть правой руки Билли так далеко загнулась назад, что костяшки пальцев почти касались предплечья, а металлический ремешок часов сильно врезался в кожу.
