Звезд ники пилотов стояли в пирамиде; Онго не придумал ничего другого, как отстегнуть их ремни, Чтобы связать троих, пока еще послушно-неподвижных, по рукам и ногам. По сути дела, задача выполнена: агралет захвачен. А разведчиков все нет. Что, если и в самом деле не они подловили улкасов, а наоборот?
Онго поспешил сделать то, чего вовремя не выполнили бывшие хозяева машины: закрыл и запер все люки. Весь экипаж, и убитого в том числе, оттащил, теперь уже покряхтывая (нервный подъем шел на убыль), подальше – в кормовую часть салона. Вернулся в кабину. Заперся. Сел в кресло ведущего пилота. Оглядел иконостас. Вроде бы все системы работали нормально, машина жила в режиме ожидания, так что раскочегаривать ее не нужно было, при надобности можно поднять агралет в воздух и одному. Оглядел экраны обзора и задним числом ужаснулся: оказывается, все время, пока он полз к машине, он находился в поле зрения камер. В любую секунду его могли заметить, если бы кто-нибудь удосужился взглянуть на мониторы. Вот так-то. Не иначе как Творец услышал горячую просьбу, а главное – искреннюю.
Взгляд на часы показал неожиданное: еще и пяти минут не прошло после того, как внизу на склоне холма прозвучал выстрел. Может, еще рано хоронить группу?
Зато самое время пришло выйти на связь с воздушным разведчиком. Где тут радио? Ага. Какая там у них частота? Арук, у меня же она записана. В планшете.
Неужели случайно стер? Онго застучал по клавиатуре. Ничего. Закрыл глаза, откинулся на спинку кресла, медленно подышал, успокаиваясь. Куда же это я ее загнал? Творец, да совершенно ясно: в раздел "транспорт", так что нет смысла искать эту запись в дирекции "разведка"… Проверим. Ну да – вот она, никуда не делась.
Так. Установили частоту. Послали вызов. Прием…
– …Обратный, ждем связи, Обратный, ждем связи. Здесь Воздух. Обра…
Алло, Обратный! Слышу вас!
Слышу! Все удачно?
– Воздух, я Обратный. Нахожусь в машине. Три члена экипажа обездвижены, речью владеют. Четвертый остыл, к сожалению.
– Обратный, идем на снижение. Хватит места рядом с вами? По нашим наблюдениям – сесть можно. Это Онго успел уже прикинуть.
– Можно, если садиться строго. Грунт надежный, сухой. Но я тут один, и мне пока неясна обстановка с группой. Видимо, ей пришлось вступить в противоборство с улкасами, направлявшимися, по нашим предположениям, тоже для захвата машины. Контакт начался… семь с половиной минут назад. Не имея связи, не могли сообщить вам об этом осложнении обстановки..
– Обратный, это мы не могли сообщить вам: мы-то увидели их почти сразу после того, как в последний раз говорили с вами. Правда, не определили точно, что это за люди. Картина контакта наблюдалась нами хорошо. Не волнуйтесь: все в порядке. Чужие уничтожены. Наблюдали одну вспышку выстрела – уже после того, как операция закончилась. Не знали о вашем замысле штурмовать машину в одиночку, поэтому сейчас готовились следить за захватом агралета группой. Вы нас, так сказать, разочаровали. Поздравляем.
– Воздух, вы меня успокоили. И в самом деле времени прошло немного.
Видимо, контакт начался позже, чем мы рассчитывали. Противник почему-то задержался.
– Обратный, вы не учли одного обстоятельства: было как раз время предутренней молитвы. И они его не пропустили. Вот вам и без малого пятнадцать минут. Зато ваши успели расположиться и приготовиться к встрече наилучшим образом.
– Спасибо за информацию. Жду вас внизу. Смотрите только, не опуститесь прямо на головы моим ребятам, они, вероятно, вот-вот подойдут. – Онго покосился на левый бортовой экран. – Да, вот уже вижу чьи-то головы… Это они. Иду встречать.
– Те трое – никаких сюрпризов от них не ждете?
– Хорошо упакованы. Не знаю только, что с ними потом…
– Не волнуйтесь: мы их заберем взамен пилота, которого вам обещали.
Думаю, тут с ними найдется о чем поговорить. Ну, до встречи. Конец связи.
– Жду вас. Конец.
Вдруг оказалось много времени. Все время сделалось свободным. Стало даже как-то непонятно – куда его девать, если его так много.
Тем более, что время, похоже, вообще перестало идти, а стояло на одном месте. А если уж совсем точно,. то не стояло, а лежало.
Лежало оно на кровати – массивной, деревянной, скрипучей. Раньше казалось, что такие если и сохранились, то разве что в музее каком-нибудь – в историческом, возможно, или бытовом, если такой существовал, конечно, в каком-нибудь сурганском переулке: на больших улицах таким заведениям не место, это совершенно ясно. Но тут эта кровать, несомненно, существовала, и, по-видимому, именно ее готовность сварливым скрипом отозваться на всякое движение и заставляла время хранить, по возможности, полную неподвижность.
Двигаться, кстати, было достаточно больно. Так что неподвижность оказывалась в немалой степени вынужденной. И скрип кровати можно было воспринимать как строгий окрик: "Опять вертишься? Сказано же было: лежать неподвижно! Вот вылечат тебя, тогда хоть бегай, хоть опять падай – твое дело…"
Кровать была единственным существом, с которым можно было хоть как-то разговаривать. Больше никто здесь ни слова по-свирски не понимал. Когда старуха (такой она казалась в царившем здесь полумраке) подходила – с той поры, как Сури пришел в себя, уже четыре. раза, – то бормотала что-то совершенно непонятное, одновременно делая руками широкие, округлые движения, вовсе не обращаясь к лежащему; странно, но после каждого такого визита он чувствовал себя все лучше и лучше. Физически, однако, чем дальше отступала боль, тем хуже ему лежалось: слишком уж много оказалось поводов для беспокойства, и не беспокойства даже, а серьезного волнения.
Прежде всего Сури никак не мог разобраться со своей памятью. Она наотрез отказывалась отвечать на самые простые вопросы. Где он находится? Как попал сюда? Откуда? Что за люди иногда возникают в этом помещении? На каком языке разговаривают друг с другом, если это вообще язык? Да и кто он сам, в конце концов?
Когда женщина снова подошла к нему и на этот раз не ограничилась бормотанием и жестами, но и заставила его выпить из глиняной кружки что-то отвратительное – горько-соленое и обладающее каким-то болотным запахом (он покорно выпил, напрягая все силы, чтобы его не стошнило), Сури решился, наконец, и, быстро, пока не перебили, задал ей все эти вопросы, в глубине души надеясь все же на ответ. Старуха только покачала головой и проговорила что-то очень короткое, что Сури принял за отрицание; то ли она и вправду не знала свиры, то ли отвечать ей не хотелось или нельзя было. Тогда он сделал движение, чтобы встать с кровати; старуха проявила неожиданную силу, нажала ладонями на его плечи и вернула на место, при этом проговорив что-то очень строгим голосом.
Из этого Сури сделал только один вывод: что хотя бы интонации в этом языке соответствовали его родным. Однако легче ему не стало.
После этого ему захотелось спать – наверное, в зелье было какое-то усыпляющее средство. Сну он не противился: откуда-то помнилось, что во сне быстрее выздоравливают. А что у него со здоровьем что-то не то, он понимал и без старухиных объяснений.
