— Не двигатся, — продолжал бормотать Штаммбергер так, что его могли слышать только мы со Звездой. — Не двигатся.
Один из больших вихрей двигался прямо на мужика, что шел к нам вместе с Фарой.
— Не двигатся.
И в этот момент у фарафоновского человека сдали нервы. Он заорал, вскинул ружье и принялся палить в надвигающуюся воронку. И без того гигантская, воронка на глазах сделалась больше. К первому стрелку присоединился второй, третий…
Паника волной покатилась вниз по склону. Люди Фарафонова палили по смерчам. Воронки ускорялись, увеличивались в размерах и делались агрессивными. Они больше не гуляли плавно по склону. Они кидались из стороны в сторону, с молниеносностью кобры реагируя на малейшее движение.
Тихий склон в мгновение ока превратился в ад.
Гудели воронки. Стреляли ружья. Орали люди.
Одного из преследователей засосало в пыльный вихрь, подняло раскручивая, как до того Фару. К первому вихрю нервным броском кинулся другой, пытаясь выдернуть жертву.
Воронки сшиблись с неприятным звуком, нападавшая пошла в сторону, зацепляя ногу раскручиваемого первой воронкой мужика. Раздался полный боли и ужаса крик.
Смерчи, покачиваясь, перетягивали жертву несколько секунд. Затем разошлись. Измочаленное, словно его молотили без воды в барабане стиральной машины, человеческое тело шлепнулось на землю.
Вокруг быстро растекалась темная лужа. Кровь молниеносно впитывалась в песок.
— Не двигатся, — бормотал как сломанная шарманка немец, придавая жуткой сюрреалистичной картине еще больше ужаса.
Я не двигался. Я едва держался на ногах, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание.
Где-то там, за вихрями, возле дальнего света, мелькнуло испуганное личико Яны с замотанным тряпкой ртом и слезами на глазах. Рядом с девушкой стоял злой и растерянный Толян с ТОЗом. До них местечковый апокалипсис еще не добрался.
— Теперь медленно поднимайтес к я, — неожиданно сменил пластинку Штаммбергер.
Голос немца звучал словно через слой ваты. Смысл сказанного до меня дошел не сразу.
— Сережа, идем, — промяукала в ухо Звездочка и поволокла меня вперед, поддерживая под руку. — Надо-надо.
Я позволил себя тащить, стараясь как-то помочь, а не просто повиснуть. Хотя, возможно, Звезде было бы проще, если б я на ней повис.
Полтора десятка шагов снова растянулись в бесконечно долгий путь. Стена мерно покачивалась непроглядной золотистой пеленой света. Меня мутило. Перед глазами вместе с золотистыми искрами поплыли темные пятна.
Сзади метались крики, гудело, разве что пальба поубавилась.
Немец снова сместился в сторону, на несколько метров вдоль стены. Но до него было уже рукой подать.
— Эй, козлина! — окрикнул хриплый голос.
Я обернулся. В стороне, метрах в двадцати от нас, стоял Фара. На физиономии его сиял торжественный оскал победителя. Во взгляде было что-то маниакальное. В руках Григорий сжимал подобранное ружье. Ствол смотрел мне в живот, и на этот раз вихрей между нами не было. Вихри гуляли за спиной у новгородского авторитета, но это его, кажется, совсем не заботило.
Промахнуться с такого расстояния было трудно. Невозможно.
— Найн! — замахал руками немец.
— Будешь знать, как чужих баб шпилить, — прохрипел Фарафонов и нажал на спуск…
В тот момент я умер.
Не просто приготовился умереть, а во всех подробностях представил и ощутил, как это будет. Словно перепрыгнул во времени на секунду вперед и пережил мгновение собственной смерти, которое должно было случиться, но отчего-то не случилось.
Я не сразу понял, что произошло.
Вот палец Фарафонова дернул спусковую скобу.
Вот меня дернуло в сторону. Выстрел?
Я упал, вместе со мной упала Звездочка, на которой я практически висел.
Удар.
Кровь.
Много крови.
Огромная блуждающая за спиной у Фары воронка, резко кинулась в его сторону, реагируя не то на выстрел, не то на движение, не то на вопли, а может и на всё разом. Вихрь подхватил человека, засосал его в себя.
Я видел это. Я почему-то все еще видел это и был жив, хотя чувствовал тяжесть.
Тяжесть…
Я приподнялся. Звездочка тяжело сползла с меня на камни. Лицо ее было совсем бледным, губы побелели. Тонкие, не по-женски сильные пальцы зажимали расползающееся по животу темное пятно.
Крови было много, только это была не моя кровь.
Как, каким невероятным образом Звезда умудрилась вывернуться, сбить меня с ног, принять на себя выстрел, который обязан был срезать меня?
— Что ж ты наделала? — просипел я, чувствуя, как перехватывает голос.
Сел, не понимая, откуда вдруг опять появились силы. Поднял голову Звездочки, положил себе на колени.
— Сережа, — мягко улыбнулась она обескровленными губами. — Сережа. Все хорошо.
Я закусил губу и заскулил.
Воронка, что всосала Фарафонова, ускорилась, вырастая в высоту, увеличиваясь в диаметре. Фару крутило, как на сломавшейся центрифуге. Авторитет дико выл сквозь стиснутые зубы. Что-то натянуто лопнуло. Брызнула кровь. Послышался душераздирающий вскрик.
— Chạn mī xākār pwd tĥxng,
[28]
— пожаловалась Звездочка.
У меня задрожали губы, я понял, что ничего не смогу сейчас сказать. Перед глазами снова все затуманилось. Только на этот раз не от слабости.
— Сережа, — мягко промяукала Звезда. — Не надо — не надо.
Грудь рвало болью, и я уже не пытался разобраться, в чем причина этой боли. Провел рукой по лицу, смахивая слезы.
Звездочка смотрела на меня с грустной улыбкой. Она хотела еще что-то сказать, но не смогла.
Я взял ее за руку, ни на секунду не задумавшись даже, что держу за руку мужика. Стиснул пальцы. Жизни в них не было. Снова посмотрел на бледное лицо.
Ни жизни, ни улыбки. Взгляд обессмыслился. Глаза стали похожи на стекло.
С трудом я поднялся на ноги. Шатаясь из стороны в сторону, пошел к стене света, где ждал немец. Вольфганг что-то говорил, кричал. Кажется, он говорил все это время. Я не слышал слов, не понимал смысла.
Его вообще не было.
— Что ты орешь? — спросил я у немца то ли вслух, то ли мысленно. — Почему? Почему ты ее не спас? — Теперь я совершенно точно говорил в голос, потому что сорвался на крик и закашлялся. Схватил пытающегося что-то объяснить немца за грудки.
— Почему ты ее не спас? Вольфганг! Почему, свинота ты немецкая? Ты же бог!!!
