Бенинский залив! Бенинский залив! Сорок приехали, один остался жив!
Ни в один из городков Бенинии прямого экспресс-сообщения не было. Стране было не по карману даже построить гигантскую бетонную взлетную полосу в пять миль длиной, какие требовались для экспресс-самолетов, не говоря уже о вспомогательных службах. Из лощеного чрева экспресса Нормана высадили в Аккре и загнали на борт крохотного древнего «боинга» с вихляющимися крыльями, который летал по местной линии во внутреннюю Нигерию с посадкой в Порт-Мейе. Построили самолетик не позже 1980-го, и обслуживали его цистерны с топливом, в которых подвозили не жидкий кислород и диамид, а керосин. Судя по вони, шланги подтекали, и Норман против воли подумал о самовозгорании.
Бенинский залив! Бенинский залив! Клещем вопьется, раз укусив.
От скороварочного жара Африки одежда приклеивалась к телу на смеси пота и пара.
Надменные чиновники в формах, которые он поначалу за таковые даже не принял (ксенофобия конца прошлого столетия стерла европейские знаки различия вроде фуражек и портупей с кобурами а-ля Сэм Браун, заменив их на милитаризованный эквивалент племенного головного убора), были рады возможности выказать презрение к своим черным американским братьям, детям африканцев, у которых не хватило ума или таланта спрятаться от работорговцев.
Бенинский залив! Бенинский залив!
Ливнем и джин разбавлен, в слив его, в слив!
Пройдя, точно стадо на убой, по выгороженному проволочной сеткой проходу, делегация «ДжТ» во главе с Норманом и Элайху стала в хвост очереди ожидающих трансфера на рейс в Порт-Мей. Пять веков истории слились в мешанину впечатлений: толстые матроны в хлопчатых платьях кричащих расцветок и тюрбанах им в тон, современные девушки в общеевропейских микроюбках, бусах и серьгах, (девицы иногда бросали на Нормана оценивающие взгляды), бизнесмены, вероятно, из Южной Африки, чьи западные костюмы контрастировали с угольно-черной кожей, доктор (по местным понятиям) с огромным узлом ритуальных предметов, каждый из которых имел свою точно обозначенную функцию в лечебной психиатрии и испускал собственный острый аромат, имам из Египта, занятый дружеской профессиональной беседой с англиканским священником в белом воротничке…
Бенинский залив! Белинский залив! Бог нас бросил, на это место забив!
Объявления о прилетах и вылетах, через равные интервалы рокочущие из громкоговорителей, были вроде бы на английском, но Норману понадобилось несколько минут, чтобы это понять. Да, он где-то читал, что английский язык, оставленный в наследство колониальным режимом местному населению, разваливался здесь, как латынь после падения Рима, но он считал, что это свойственно скорее Азии, чем Африке, с которой у него вопреки американскому воспитанию все же были какие-то эмоциональные связи. Между объявлениями из динамиков нескончаемо журчали музыкальные записи. Из любопытства он сосчитал такты в одной мелодии и идентифицировал ее как семнадцать к четырем, древний дагомейский ритм хуна на фоне хунпи, малого барабана на фоне большого. За неимением других тем он заговорил об этом с Элайху.
Бенинский залив! Бенинский залив! Блюешь, лихорадку хинином запив!
– Вот какие ритмы мы хотели обрушить на бледнозадых, – сказал Норман.
– Нет, – возразил Элайху. – Сложные ритмы вроде этого европейцы позаимствовали у нас вместе с остальной племенной культурой. А джазовые ритмы взяты из военных маршей и французских танцев. И современные ритмы тоже из Европы: пять-четыре – из Венгрии, семь-четыре – из Греции, а остальные – с Балкан. Даже среди инструментов, которые они натурализовали у себя на Западе, чаще встретишь индийский ситар, чем кору.
– А что такое, черт побери, кора?
– Половинка тыквы, на которую в качестве резонатора натянут кусочек кожи, а поверх него – веером струны с подвешенными к ним кусочками металла. Им полагается вибрировать на определенных частотах. Кору можно услышать и здесь, но ее родина дальше к востоку. Лучше всего на ней и по сей день, как и в прошлые времена, играют суданцы.
Бенинский залив! Бенинский залив! Скалится, человеков в зверей превратив!
– Ты выяснил, кто твои африканские предки? – поинтересовался вдруг Элайху. – Кажется, ты говорил, что собираешься это сделать.
– Времени не хватило, – пробормотал Норман. Но на людей вокруг поглядел с внезапным интересом, думая: «Кто-то здесь, возможно, мои родственники; отсюда ведь вывезли множество рабов».
– Так по виду не определишь, – сказал Элайху. – Ты можешь отличить ибо от йоруба, ашанти от мандиго?
Норман покачал головой.
– А это вообще возможно?
– Есть определенные характерные черты, как и у уроженцев Европы. Но ведь встречаются черноволосые шведы и испанцы-блондины, а тут нет даже таких очевидных признаков.
Бенинский залив! Бенинский залив! Боженька сжалься – кто Хам, а кто Сиф?!
– Наш рейс объявили, – сказал Элайху и двинулся вперед, когда, скрипя на старых петлях, оттащились в сторону двери.
Во время перелета в Порт-Мей мужчина с музыкальным инструментом из палки, старого деревянного ящичка и обрезков металла, настроенных на пентатонный звукоряд, завел песню с подвываниями. Норман и его спутники, за исключением Элайху, почувствовали себя неловко, но всем остальным импровизированная музыка понравилась, и они стали подтягивать.
– Он шинка, – объяснил Элайху. – Из Порт-Мейя. Рассказывает, как он рад, что, побывав в Аккре, возвращается домой.
Толстуха с ребенком, которому никак не могло быть больше года, максимально использовала возможность купить беспошлинное спиртное и теперь пустила по кругу квартовую бутыль с араком. Норман от ее предложения отказался, улыбнувшись и объяснив, как мог медленно и внятно, что он непьющий мусульманин, а тогда она стала настаивать, чтобы он взял кусочек маджнуна, который держала в тряпице у себя на полной груди. На это он согласился, решив, что содержавшийся в нем гашиш едва ли сильно отличается от травы, к которой он привык дома, и еще до посадки заметно повеселел. Мужчина с музыкальным инструментом поднялся и стал переходить от кресла к креслу, предлагая пассажирам добавить импровизированные куплеты к его песне: Элайху после некоторого раздумья согласился и спел на таком хорошем шинка, что музыкант от радости бросился ему на шею. Норман был почти разочарован, что ему не представился случай самому сделать то же на английском, и удивился, что это вдруг на него нашло.
Он при первой же возможности сказал шепотом Элайху:
– Элайху, со мной происходит что-то странное. Может, в этой «конфете» было что-то, помимо?..
– Они шинка, – сказал Элайху, словно это объясняло все феномены вселенной, и вернулся к дискуссии, какую вел с музыкантом на языке, в котором Норман ровным счетом ничего не понимал.
Норман достал из кармана на своем кресле рекламный проспект авиалинии и обнаружил, что смотрит на упрощенную карту Западной Африки, схематичную настолько, что различные страны казались кусками пирога, а коркой ему служило побережье залива. Самым узким из них была Бениния, просто щепка в сравнении с РЭНГ или Дагомалией.
