Он начал чувствовать, что чуть больше нравится самому себе. Под глянцевой профессиональной маской, которую он надел, чтобы прорваться наверх в мире бледнозадых, все же был жив еще человек. А он-то уже почти боялся, что он полый, точно подсвеченная изнутри тыква на Хэллоуин.
Еще более, чем желание доказать самому себе, что он чего-то стоит, его подстегивали два других стимула.
Одним было восхищение Элайху Мастерсом, который различил в нем нового человека, когда маска еще плотно сидела на месте, и на эту догадку поставил исход своей успешной карьеры. Норман всегда бережно пестовал систему слухов корпорации: сейчас «по испорченному телефону» доложили, что в случае, если Бенинский проект сработает, Элайху почти с полной уверенностью может рассчитывать на назначение следующим представителем США в ООН, тем самым вернув себе влияние, которое утратил, когда вместо Дели выбрал Порт-Мей. Но если проект провалится, ему конец.
Второй причиной было простое замешательство. К концу первой недели напряженного планирования он, ни разу не ступив на ее землю, узнал о Бенинии больше, чем о любом месте, где когда-либо жил. Поначалу сведения, которые он впитывал как губка, просто накапливались в его голове грудой, в которой ему приходилось рыться, чтобы отыскать нужную информацию. Мало-помалу они становились все более организованными, образовывались взаимосвязи, и в конечном итоге сложились в один большой знак вопроса.
«Как, во имя Аллаха Милостливого, удалось Бенинии стать такой?»
Если бы не масса исторических документов, он заподозрил бы тут гигантскую аферу с пусканием пыли в глаза. «Всем известно» (вот к чему, по сути, это сводилось), что, когда на африканский континент пришли европейские колониальные державы, племена экваториальной и южной Африки пребывали на стадии варварства, о чем свидетельствовала тысяча задокументированных фактов – от кровопролитных набегов Чака Зулу до готовности ряда племен продавать арабским работорговцам собственных детей. «Всем известно», что с уходом европейцев все вернулось на круги своя, только еще более усугубленное горечью и негодованием на долгий период иностранного правления.
Но не в Бенинии. Как сказал Элайху, Зэдкиэль Обоми сотворил чудо, создав африканский эквивалент Швейцарии, упрямо балансируя на канате нейтральности над адом периодически вспыхивающего насилия.
Но как он этого добился? Вот где Норман упирался в глухую стену. Нейтральность Швейцарии основывалась на явных преимуществах: ключевое местоположение, границы, которые изо всех мнящих себя современными аттилами завоевателей имел наглость нарушить только Наполеон (даже нацисты сочли более выгодным оставить Швейцарию в покое), ревниво охраняемая репутация честности в коммерции, которая превратила крохотную страну в международный финансовый центр и средоточие высокоточных производств, так что даже нехватка минеральных ресурсов обернулась подлинным благословением.
А Бениния? Расположена между двух могущественных стран-соперниц, каждая из которых с радостью пожертвовала бы одну-две армии обременительной неквалифицированной рабочей силы, лишь бы заполучить прекрасный морской порт и речные маршруты через предгорья Модо; экономически нежизнеспособна и держится только за счет постоянной иностранной помощи; далеко не индустриализированная, отсталая до такой степени, что стала исключением даже в Африке.
От размышлений об этих аномалиях у Нормана разболелась голова, но он упрямо пробивался вперед, расширяя область запросов, пока исследовательский отдел не прислал ему гневный меморандум, желая знать, какое, черт побери, отношение имеют события первого года по мусульманскому летосчислению к экономическому проекту двадцать первого века.
Норман смутно чувствовал, что, если бы он смог ответить на этот вопрос, его не ставила бы так в тупик эта захудалая страна.
Однако исследовательский отдел был совершенно прав: бессмысленно углубляться так далеко, ведь письменных свидетельств о том времени не существует. Да и археологических артефактов почти не осталось. С точки зрения Бенинии, раскапывать прошлое было непозволительной роскошью. Вздохнув, Норман снова стал перебирать уже известное.
«Счастлива та страна, у которой нет истории» – и долгое время местность, позднее названная Бенинией, вполне соответствовала этой поговорке. Ее первое появление на мировой арене пришлось на период расцвета работорговли, когда давление арабов на севере вынудило голайни – этническую подгруппу берберов, мусульман по вероисповеданию и хамитов по языковой группе – уйти на запад мимо Тимбукту к Бенинскому заливу. Там они наткнулись на анклав шинка, подпираемых мандиго с одной стороны, и йоруба – с другой.
Соседи давно привыкли обходить шинка стороной, утверждая, будто они могущественные колдуны, способные украсть сердце самого доблестного воина. Голайни подняли их на смех: как правоверные мусульмане они отметали идею колдовства, и, уж конечно, неагрессивные, гостеприимные шинка, у которых как будто не вызывала гнева даже мысль о рабстве, не представляли собой явной угрозы.
Намереваясь захватить территорию, а местных жителей разводить как скот и бесконечный источник рабов на продажу, голайни водворились как новые хозяева этих земель. Но словно по колдовству, о котором говорили соседние племена, их затея провалилась. Не прошло и двадцати лет, как перестали формироваться невольничьи караваны. Голайни понемногу растворились в местном населении и вели мирное сельское существование, пока к двадцатом веку от их этнической идентичности остались только диалект и такие физиогномические характеристики, как «северный нос» и ширина лба.
Суевериям – возможно – следует приписать последующее нежелание связываться с шинка торговцев, поставляющих товар капитанам европейских невольничьих судов. В свое оправдание они ссылались на характерные черты этого народа: дескать, из шинка получаются плохие рабы, дескать, они хворые, дескать, находятся под особой защитой шайтана. За исключением одной-двух экспедиций, возглавленных европейцами, шинка по большей части оставались в безопасности, и никто им не докучал вплоть до наступления эры колониальный эксплуатации.
Когда раздел территорий уже шел полным ходом, англичане вышвырнули испанцев, которые держали торговую факторию неподалеку от современного Порт-Мейя как придаток к более крупному поселению на расположенном неподалеку острове Фернандо По, и дали понять французам в соседнем Того, что Бениния отныне находится под сенью британского флага.
Так в общем и целом оно и оставалось, если не считать юридического оформления положения вещей, которое привело к ситуации аналогичной той, какая возникла в Нигерии, а именно образования «Колонии и протектората британской короны».
И Бениния погрузилась в безвестность – до 1971 года, когда министерство по делам колоний в Лондоне не начало искать способ, как избавиться от немногих последних, ах каких неудобных заморских подопечных. Кое-какие из них, как, скажем, мелкие острова Тихого океана, были практически безнадежными, и самое лучшее, что можно было придумать, это сбагрить их на шею кому-нибудь еще, австралийцам, например. Однако поначалу от Бенинии никаких осложнений не ожидали. В конце концов, Гамбия, которая территориально была приблизительно того же размера, уже несколько лет как «обрела независимость».
