В кармане Александра запиликал поминальник, и он, извинившись, отошел на несколько шагов, прижимая на ходу к уху приборчик.
«Да, не повезло мужику, – от души посочувствовал своему отражению Бежецкий: по мелодии звонка он уже знал, что беспокоила его не кто иной, как по-прежнему здравствующая в этом мире Маргарита. – Совсем загоняла мать-командирша… Страшно подумать, что на его месте мог быть я…»
Аналогия с известной комедией была настолько полной, что генерал не удержался и хохотнул, впрочем, удачно закамуфлировав смех под невинный зевок. Мало ли что близнец подумает? Может, на свой счет примет.
– Рыбалка отменяется, – пряча поминальник в карман, вернулся к собеседнику Бежецкий-второй. – Вызывает мать-командирша в Питер. Что-то там от меня требуется… Так что посплю в самолете, – развел он руками.
– Прямо сейчас улетаешь?
– Да. – Воинов кивнул на один из «Муромцев», только что освободившийся от своего блестящего «груза» и выруливающий к взлетной полосе. – На этом вот динозавре и полечу.
– Тогда – удачи! – от души пожал такую родную и крепкую ладонь Александр…
* * *
Да, подобного зрелища планета еще не видела.
Сотни миллионов подданных Империи, не считая миллиардов остальных обитателей Земли, жадно приникли к экранам своих телевизоров, ловя детали разворачивающегося перед ними действа, сравниться с которым не мог ни один парад, ни одно открытие Олимпийских игр или хваленый бразильский карнавал. Благодаря свободной аккредитации (были допущены к трансляции даже британские репортеры, обычно вынужденные довольствоваться «объедками» с чужих столов) встречу двух императоров могли лицезреть жители всех шести континентов планеты.
Над огромным стадионом, в который был превращен чудымушкинский аэродром, благодаря спешно выстроенным вокруг него трибунам, способным вместить десятки тысяч зрителей, барражировали десятки вертолетов с телевизионщиками. Еще большее количество камер было расположено по периметру невиданного «ристалища». Историческое событие подробнейшим образом документировалось, и на миллиардах телеэкранов просматривался буквально каждый метр огромной площади.
А посмотреть действительно было на что.
Вдоль полосы ровными цветными шпалерами выстроилась краса и гордость обеих Империй – первые батальоны Преображенского, Семеновского, Измайловского и прочих гвардейских полков, эскадроны кавалергардов, конногвардейцев, лейб-драгун, лейб-улан, лейб-гусар, казачьи сотни… Яркие парадные мундиры, заставляющие вспомнить о славных победах русского оружия прошедших эпох, сверкающие на солнце кокарды и эполеты, пышные султаны и плюмажи – один ряд гвардейцев, словно в зеркале, отражался в другом, предоставляя зрителям искать неуловимые различия в форме и знаменах, восторженно охать, замечая в противоположных рядах совершенно одинаковые лица… Еще не начавшись, представление уже затягивало и завораживало.
Самих высоких особ еще не было. Прибывающий «из-за грани» Николай Александрович должен был, по протоколу, включиться в действо прямо «с корабля на бал», а здешний повелитель до поры был скрыт от взглядов в павильоне (устроители все равно не решились отступить от канонов), стилизованном под боярский терем стараниями лучших декораторов обеих держав. Чтобы появиться во главе блестящей свиты, когда самолет с его личным близнецом на борту коснется земли.
Обоим «устроителям» места в свитах не нашлось. Они томились на одной из трибун, сплошь заполненной прочими причастными к подготовке встречи персонами, сперва долженствующими чинно сидеть каждый на своей стороне, разделенные четкой границей, но давно перемешавшиеся в трогательном единении. Но и здесь, в кажущемся отдалении от действа, оба Бежецких продолжали контролировать процесс, наблюдая за полем сразу через несколько мониторов.
Будет несправедливым не упомянуть, что здесь, буквально рядом, собрались все четыре близнеца, и всего лишь день назад они предварили историческую встречу императоров не менее эпохальным четырехсторонним свиданием, поначалу скованным и формальным, но мало-помалу переросшим в дружескую попойку и завершившимся, к огромному сожалению всей четверки, далеко за полночь.
Одного из четырех, блистательного уланского полковника, неразлучная парочка сейчас могла лицезреть на мониторе в строю «принимающей стороны», тогда как его близнец был невидим, но от того – не менее реален.
– Эх, – пробормотал Воинов, отрываясь от экрана. – Мало посидели, жаль…
– Понятное дело, – откликнулся Александр. – Пока притерлись друг к другу, пока дичиться перестали, подвохи разные искать… Сам-то помнишь, сколько к своему притирался?
– Да мы и не притерлись толком, – вздохнул ротмистр. – Это у вас там славные дела всякие, а у нас тут – тишь и бла-алепие. Он – полковник и гвардеец, я – мелкая сошка из спецслужбы… Почти и не встречались. Пригласил он меня на крестины, так ноги пришлось уносить… Да кому я, собственно, рассказываю-то? Сам все знаешь.
– Это точно… Но и у нас ведь тоже – не медовый месяц. У него своя работа, у меня – своя. Только здесь толком и поняли… все четверо, я надеюсь, что не оригинал и копии, а четыре самостоятельных человека. Личности.
– Верно говоришь…
Людское море внизу колыхнулось:
– Летит! Летит!..
* * *
– Ну и кто мог знать заранее, что так случится?
Оба Александра сидели перед монитором и раз за разом прокручивали запись, транслировавшуюся в «исторический» миг не только на огромный экран, установленный на «стадионе», но и на миллионы и миллиарды других экранов.
Российский император, широко улыбаясь, шагал по красной ковровой дорожке навстречу своему близнецу, внезапно оступался и терял равновесие. К нему из свиты «принимающей стороны» бросался светлейший, но гость с негодованием отталкивал протянутую руку, лицо его искажала гримаса, рука заносилась словно для пощечины и… И император, круто, как на плацу, повернувшись, шагал обратно.
А через несколько минут стройный лайнер с «фамильной» черно-желто-белой полосой на фюзеляже взмывал в воздух, чтобы, сопровождаемый семеркой истребителей, кануть в небесной синеве…
Встреча сорвалась. Эпохального события не получилось. Ровно через полчаса после отлета одного императора от взлетной полосы Чудымушкино оторвался второй лайнер, уносящий в Санкт-Петербург так и не проронившего ни слова императора.
Зато газеты и телеканалы надрывались вовсю.
Сколько грязи и оскорблений было выплеснуто на ту, «зазеркальную» Россию за те несколько часов, пока власти пребывали в растерянности, сколько раз был прокручен злосчастный ролик, сколько комментариев было дано. К вечеру будто невидимая рука привернула кран, сделав мутный поток, бьющий в глаза и уши обывателя, более упорядоченным. Можно было даже надеяться на то, что инцидент удастся замять, но…
Утро следующего опрокинуло все надежды.
Фото «потустороннего» императора, которые до сего момента старались не совмещать с изображениями его близнеца (даже младенцу было видно, насколько тот выглядит болезненнее, бледнее, слабее), внезапно стали чередоваться с пугающей регулярностью и уже ни у кого не оставалось сомнения, что «наш» на порядок более здоров и цветущ, чем «чужой», а следовательно… И комментарии выдавались не менее пугающие. Славящийся своим умением впадать в экстаз от собственных же слов, Михаил Филонтьев, политический комментатор канала «24», объявил во всеуслышание, что та, другая Россия, дескать, просто обязана объединиться с «нашей» на правах вассала. И привел такие бредовые доводы, что, казалось бы, должен был быть с позором изгнан во избежание межгосударственного конфликта, но… Но изгнан не был, а повторил все то же, еще более нагло и развязно в другой передаче.
