В самом деле — дверь ДэДэ видна как на ладони.
Осталось понять, как долго Гоша собирается тут сидеть. И что, собственно, собрался увидеть.
В этот момент он слышит голоса.
— А мне дядя рассказывал еще один мертвый фильм, про убийцу… он заманивал к себе в дом девушек и убивал их. А все спихивал на свою мертвую мать.
Ломающийся мальчишечий голос. Ему отвечает другой, взрослее, басовитей:
— А сам убийца — мертвый?
— Нет, конечно, — отвечает первый мальчишка, — это же мертвый фильм. В мертвых фильмах всегда убийцы живые, а мертвые — хорошие.
— То есть мама была хорошая?
— Ну да, наверное. Он ее в подвале держал, а потом она выбралась и набросилась на него…
— А твой дядя может этот фильм достать?
Это — третий голос. Девчоночий, девичий. Гоша уже где-то слышал его — он плотнее прижимается к щели и скашивает глаза, чтобы разглядеть собеседников.
— Нет, — говорит мальчишка, — он сам его у кого-то дома смотрел… ну, ты же знаешь, как это бывает? Кто-то достал кассету, все ночью собрались, смотрели… детей туда не берут.
— Боятся, что мы проболтаемся, — с презрением говорит тот, кто постарше.
— Мы-то никогда не проболтаемся, — говорит девушка, — мы же — смертники, мы умеем держать слово.
Смертники! Ну конечно — они же тоже должны любить мертвое кино.
Тут уж Гоша узнал голос — конечно же, это Леля, девочка из Дворца Звездочек.
Гоше становится как-то не по себе. Нет, не то чтобы он напуган — он, конечно, не из пугливых, еще не хватало! Но все-таки — про смертников разное говорят. А вдруг они пойдут сюда, во двор, увидят его, догадаются, что он подслушивал? Кому это понравится?
Заброшенный дом, пустырь. Кругом — никого.
Да, смертники — это не пятнашки. Взрослые, решительные.
Бежать некуда.
Гоша, стараясь не шуметь, оглядывается на дом. Может, спрятаться там?
На секунду Гоша представляет — вот он пересекает двор, отдирает доски, пролезает в окно. Полумрак, запах старого мертвого дерева…
Гоше кажется: дом подмигивает ему — ну, давай же, чего ждешь?
Гоша, конечно, не из пугливых — но почему-то он стоит, не в силах пошевелиться. Стоит, прижавшись к забору: за его спиной — пустой двор, заколоченный дом. Перед лицом — шершавые доски, узкая щелка.
Он видит: трое смертников пересекают улицу. Черные кожаные куртки, высокие ботинки. В желтоватом свете фонарей поблескивают зигзагообразные молнии и расколотые серебряные сердца.
Двое мальчишек и Леля. Тот, кто повыше, обнимает Лелю за плечи — и Гоше почему-то неприятно на это смотреть, хотя он и рад, что смертники уходят.
Они не спеша идут по тротуару — и расступаются, давая дорогу молодой девушке в красной куртке. Открыв дверь, она входит в дом — в тот самый подъезд, где полчаса назад скрылся ДэДэ.
Высокая такая девушка. В красной мертвой куртке и мертвых сапогах до колена. Лицо наполовину закрыто шарфом, но Гоша сразу узнает ее.
Зинаида Сергеевна, Зиночка.
— Ух ты! — говорит он тихо.
Интермедия
У самого моря
На картинке — мальчик лет тринадцати, с мужественным и смышленым лицом. В руке у него — шестизарядный «смит», глаза смело и открыто смотрят прямо на зрителя. Чуть по диагонали вверху размашисто выведено «Неуловимый» — словно впопыхах кто-то обмакнул кисть в краску и подписал. Эх, жалко, открытки только черно-белые остались!
Илья пишет на обороте:
«Дорогой Георгий! Привет тебе с берегов Черного моря. Рад был твоему письму, все не было времени ответить. Последние два месяца занят на съемках фильма „Сын подпольщика“. Это будет настоящий отпад! В главных ролях — я и Гуля Орлова. Ты наверняка видел ее в „Третьем выстреле“, она там играла дочь комдива Кротова».
Да, Гуля Орлова… Как все-таки хороша она была во время вчерашнего эпизода: белое платье с воланами, невысокие каблуки, зонтик от солнца. Светлые волосы перехвачены лентой, чуть вздернутый носик, едва заметные веснушки, бледная, почти прозрачная кожа.
Настоящая мертвая девочка.
На самом деле Гуля играет живую девочку, подпольщицу, которая за несколько лет до Проведения Границ должна втереться в доверие к полиции мертвых, чтобы спасти друзей, ждущих казни в тюрьме. Илья служит связным между ней и другими подпольщиками, изображая чистильщика ботинок. По фильму они — близкие друзья, но в жизни Гуля воротит нос.
«Подумаешь, кинозвезда! — думает Илья. — В „Третьем выстреле“ у нее даже не главная роль, то ли дело — мой Яшка из „Неуловимого“! Достаточно выйти на набережную — мальчишки начинают кричать: „Эй, пацан, покажи класс!“ А дочь комдива — да кто ее помнит!
Вот Машка Дементьева не была такой задавакой. Мы даже целовались с ней, когда все отмечали окончание съемок и нам дали выпить вина. Помню, сам Артур Макаров сказал: „Такую роль сыграл — значит, взрослый совсем! Как у вас на юге говорят: немного вина — никогда не врэдна!“».
Целоваться Илье понравилось. Он даже решил, что если актеры играют вместе — то и дружат, и целуются. Вот и раскатал губу.
Но фиг-то! Чуть камеру выключат — Гуля и знать его не хочет.
«А может, она на самом деле в меня влюбилась? — думает Илья. — А нос воротит, потому что стесняется? Нет, вряд ли. А может, наоборот: я для нее недостаточно взрослый? Гуля, конечно, только на полгода старше — но посмотреть: настоящая девушка, лет семнадцать можно дать, даже восемнадцать. Ей, небось, интересно со студентами, зачем ей девятиклассник?
Хотя при чем тут возраст? Главное — красота».
Илья встает напротив гостиничного зеркала, делает мужественное лицо и напрягает бицепсы. На нем — сатиновые трусы и майка без рукавов, как у спортсмена. Илья стискивает кулаки и становится в боевую стойку.
Эх, здорово!
Вот так бы сфотографироваться — выйдет еще лучше, чем на старой открытке для брата Гоши.
Ну ничего — вот выйдет «Сын подпольщика», появятся и новые афиши, и новые открытки. Смонтируют фильм, покажут съемочной группе, Гуля увидит — и поймет, кто тут настоящая звезда!
Жалко, у них не будет в фильме любовной сцены. Илья на той неделе спросил Городецкого, режиссера: почему бы не добавить в сценарий лирическую линию? — а тот ответил, мол, это фильм для детей, там всякие шуры-муры ни к чему.
Вам обоим по фильму, сказал, четырнадцати нет, какие еще поцелуи?
Илья хотел возразить, что действие-то происходит до Проведения Границ, а тогда все было по-другому, но не стал. Кто ж на самом деле знает, что там было, до Проведения?
Конечно, в начале фильма им долго объясняли, какой была жизнь раньше. Велели читать воспоминания старых подпольщиков и пограничников, чтобы они лучше вошли в роль. Но Илья считает: ерунда все эти воспоминания — и так все понятно.
